На главную ׀ Фотогалерея ׀ Литературная премия ׀ Мемориальный комплекс ׀ О твардовском

 

Поэмы

Страна Муравия Василий Теркин Дом у дороги За далью-даль Теркин на том свете По праву памяти

История рода Твардовского.

В государственном архиве Смоленской области хранится рабочий экземпляр «Родословных доказательств дворян Смоленской губернии», составленных накануне аграрной реформы 1861 года на основе судебных определений с 1794 по 1857 год, архивных материалов геральдики дворянских родов с 1824 по 1839 год и документов правительствующего сената 1853—1858 годов. В нем обнаруживаются корни дворянского рода Плескачевских, к которому принадлежала мать Твардовского — Мария Митрофановна.

О зачинателе рода — Григории Плескачевском — имеется запись: «Служил шляхтичем, и ему, по привилегии польского короля Сигизмунда, 25 июля 1628 года отказано поместье Смоленского уезда Долгомостского стана в пустоши Полуэктовой». Его сыну Войтеху вместе с братом, «по привилегии польского короля Сигизмунда, 4 августа 1628 года отдано поместье в Долгомостском стане, пустошь Горовичи. Ему предоставлено и имение отца в пустоши Полуэктовой». О сыне Войтеха Плескачевского, Константине, записано, что 17 июня 1668 года ему передано семь дворов крестьянских и бобыльских, а его сын Матвей в 1722 году был на смотру как владелец имений Полуэктово, Мишалово и Соловинской.
Матвей Плескачевский дает начало двум ветвям рода, так как у него было два сына: Тимофей и Федот.

О Тимофее Матвеевиче Плескачевском известно, что в 1755 году он был при разборе Смоленской шляхты, где показал, что служит в полку с 1743 года, имеет от роду 34 года и владеет селами Полуэктовом и Церковищем. Аналогичные показания дал его родной брат Федот, который был моложе Тимофея на один год, но состоял на службе с того же 1743 года и совместно с братом владел имениями Полуэктово и Ст. Церковище.

В дальнейшем идет дробление рода Плескачевских: родословная, идущая от Федота, получает 11 направлений. Наиболее крупная фигура в этом звене — Филипп Степанович Плескачевский. О нем в «Родословных доказательствах» записано, что он состоял на службе с 1807 года; видимо, был участником заграничных походов русской армии, потому что в 1810 году ему было присвоено звание ротмистра; с 1814 года, после разгрома Наполеона, он возвращается на родину, оставляет военную службу и с 31 декабря занимает пост губернского секретаря, с 1817 года он — коллежский секретарь, а с 1820-го— титулярный советник.

Другие Плескачевские по этой родословной линии никоим образом себя не проявили, а главное — ничего не прибавили к отцовскому наследству.
Вторая ветвь рода Плескачевских, которая непосредственно связана с родословной А. Т. Твардовского, идет на убыль в смысле экономическом, хотя численно растет от десятилетия к десятилетию.

Сын Тимофея Плескачевского — Андрей — ничем себя не проявил. Его сын, Семен, о котором известно, что он родился 2 февраля 1796 года, имел пять сыновей-наследников: Ивана — 1815 года рождения, Льва — 1819, Якова — 1823, Василия — 1830, Евмения—1838 года рождения.
Яков Семенович Плескачевский — дед Марии Митрофановны, матери поэта. Ее отец, по устным рассказам родичей, имел огромную семью и жил на небольшом участке земли в родовом имении Плескачи. Крепостных душ у него не было. Землю обрабатывал с помощью своего семейства. О таких дворянах-однодворцах еще с XVIII века сложилась поговорка, литературно обработанная А. А. Аблесимовым:

Сам помещик, сам крестьянин,
Сам холоп и сам боярин,
Сам и пашет, сам орет,
И с крестьян оброк берет

Если по материнской линии предки Твардовского были дворянами-однодворцами, собственно ничем не отличавшимися от крестьян по характеру своего труда, то предки поэта по линии отца были крестьянами. Старейший из них — Илья Тарасович Иванов, прадед А. Т. Твардовского. Сведения о нем собраны на основе устных семейных преданий. Был он человек волевой, неуступчивый, прямой. За какую-то провинность угодил в рекруты. Службу проходил в Варшаве, где и познакомился с Гордеем Васильевичем Твардовским. По окончании службы он пригласил его в свою деревню Барсуки Краснинского уезда, женив перед этим на дочери, которой в то время едва исполнилось семнадцать лет. Так Твардовские обосновались на Смоленщине.

Деда поэта, Гордея Васильевича Твардовского, следует отметить особо, как составляющего корень рода. Он был выходцем из крестьянской семьи. Родился под Бобруйском. Существовало семейное предание о том, что когда его сдавали в рекруты, мать сняла с себя фартук и разорвала его на портянки сыну, потому что больше ничего не могла дать ему; она была бедной вдовой и работала скотницей у помещика.

Гордей Васильевич Твардовский оказался человеком больших способностей. Самоучкой овладел грамотой, красиво писал, сочинял солдатам письма на родину, за что снискал их любовь и уважение. По окончании службы получал пенсию. Умер в 1917 году на хуторе Загорье, окруженный внуками и внучками. Среди них он особо выделял своего «Шурилку», часто сажал его к себе на колени и рассказывал ему захватывавшие дух истории из былой солдатской жизни.

Гордей Васильевич оставил, бесспорно, заметный след в детской памяти поэта не только своими рассказами, но и общим нравственным обликом. Черты любимого деда Твардовский потом воспроизведет в поэме «Василий Теркин». Так, в главе «Два солдата» старый солдат на основе своего огромного опыта военной жизни будет хвалить сапоги с «суконными портянками», отдавая им явное предпочтение перед валенками.

Дед кипит
Позволь, товарищ
Что ты валенки мне хвалишь?
Разреши-ка доложить
Хороши,
А где сушить?
Не просушишь их в землянке,
Нет, ты дай-ка мне сапог,
Да суконные портянки
Дай ты мне - тогда я бог.

И уже с явной претензией на достоверность в поэме воспроизводятся его слова о том, как часто приходилось ему бывать под огнем противника и поэтому он привык к завыванию вражеских снарядов:

Эти штуки в жизни нашей,—
Дед расхвастался,— пустяк
Нам осколки даже в каше
Попадались точно так
Попадет, откинешь ложкой,
А в тебя — так и мертвей

По-видимому, вся эта атрибутика солдатского фольклора взята из тех рассказов, которые автор слышал от своего деда — Гордея Васильевича. В подтверждение блестящей памяти Твардовского можно привести строки из главы «О себе»:

И годами с грустью нежной
Меж иных любых тревог
Угол отчий, мир мой прежний
Я в душе моей берег.

Сказанное можно подтвердить другими фактами. В книге «Родина и чужбина», которая представляет собой «страницы записной книжки» поэта, есть очерк под названием «Весна 1942 года», и там есть строки, записанные автором, как говорят, «для себя»:

«То ли во сне я увидел, то ли перед сном предстала мне в памяти одна из дорожек, выходивших к нашему хутору в Загорье, и, как в кино, пошла передо мной не со стороны «нашей земли», а из смежных, Ковалевских кустов, как будто я еду с отцом на телеге откуда-то со стороны Ковалева домой. Вот чуть заметный на болотном месте взгорочек, не очень старые, гладкие облупившиеся пни огромных елей, которых я уже не помню, помню только пни. Они были теплыми даже в первые весенние дни, когда еще пониже, в кустах, снег и весенняя ледяная вода. Около этих пней я, бывало, находил длинноголовые, хрупкие, прохладные и нежные сморчки. Дорога, заросшая чуть укатанной красноватой травой. Дальше лощинка между кустов, где дорога чернела, нарезанная шинами колес, и стояла водичка до самых сухих летних дней. Затем опять взгорочек, подъем к нашей «границе». Здесь дорожка сухая, посыпанная еловой иглой. И наше поле, и усадьба со двором и вдруг вспомнил, что там — немцы» .

Перейти на страницу >   2,  3,  4,  5