На главную ׀ Фотогалерея ׀ Литературная премия ׀ Мемориальный комплекс ׀ О твардовском

Поэма "За далью - даль"

 

Поэмы

Страна Муравия Василий Теркин Дом у дороги За далью-даль Теркин на том свете По праву памяти

В «Автобиографии» Твардовский называет эту поэму «книгой», указывая этим на ее жанровое своеобразие и свободу, и считает ее своей главной работой 50-х годов. Поэма датирована 1950—1960 годами, но начата была еще в 1949 году и вполне закончена в 1961-м, окончательный вариант опубликован только в 1967 году. В ходе работы она в еще большей степени, чем предыдущие поэмы, не только дополнялась, но и переделывалась. Существенность изменений отражала размах изменений в жизни народа в течение этого десятилетия, изменения и в авторской позиции. Несмотря на это, поэма представляет собой целостное произведение, с сохранением ясно выраженной, хотя и богатой оттенками господствующей интонации и общей направленности и типа структуры. Некоторые отрывки поэмы печатались первоначально и как лирические стихотворения. Поэма также часто издавалась вместе с циклом стихов о Сибири, тесно связанных с ее мотивами. Непосредственным источником поэмы были впечатления от поездки поэта в Сибирь и на Дальний Восток, с чем связана форма большого «путевого дневника», хотя содержание поэмы далеко выходит за рамки путевых впечатлений.

Поэма считается главным достижением Твардовского всего этого периода. Несомненно, это наиболее популярное после «Василия Теркина» произведение Твардовского. Тиражи изданий измеряются миллионами экземпляров, занимают второе место после «Василия Теркина». Литература о поэме тоже очень велика.

Детальное исследование поэмы, как и других поэм Твардовского, остается, однако, еще делом будущего. И многие вопросы до сих пор являются дискуссионными, начиная с общей жанровой характеристики. П. Выходцев считал ее «поэтическим эпосом», Е. Любарева — «лирическим эпосом», В. Огнев называл «лирической поэмой», Б. Сарнов — «лирическим рассказом», А. Турков — «лирическим дневником», В. Гусев — «лирическим циклом» и считал, что вообще эту поэму неправильно называть поэмой, хотя признавал присутствие в ней «эпических глав». Н. Скатов сопоставлял с «Евгением Онегиным» (1072). Уже эти колебания указывают на жанровое своеобразие и необычность, что и подчеркнуто самим Твардовским, но в то же время он включил ее в Собрания сочинений под общей рубрикой «поэмы», вместе с другими крупными повествовательными произведениями. В. Гусев первый попытался дать сравнительный анализ этой поэмы как «лирического цикла» и всей лирической поэзии 50-х годов и детально сопоставил ее с «Серединой века» В. Луговского как два главных образца большой лирической формы нашей поэзии нашего времени и двух ее направлений — реалистического и романтического.

В трактовке основной идейной направленности поэмы также имеются разнообразные формулировки, но есть и сходство в главном. А. Турков определяет «в самой общей форме идею» этого произведения «как утверждение незыблемой силы народа-созидателя, которую не дано сломить самым страшным бедам и крутым испытаниям». По В. Гусеву, главное в поэме — лирическое решение темы судьбы народной, главная мысль — «настоящее, сегодняшнее, будущее — все в народной силе, ее единстве».

Сложился и ряд общих представлений о художественном методе поэмы. Согласно В. Гусеву, для нее наиболее характерен «симфонизм многогранной лирической мысли». Твардовский в ней, по Гусеву, «более общенароден, чем прежде»; «крестьянское» начало приглушено», и вместе с тем — активно субъективен. В связи с этим, по сравнению со «Страной Муравией» и «Василием Теркиным», «За далью — даль» явно проигрывает в смысле рельефности пластики письма, но выигрывает в полноте раскрытия субъекта творчества. Эта позиция — более универсальная, более «общечеловеческая» и «интеллектуальная».

Предлагалось и много сопоставлений поэмы с литературной традицией. Обычно сопоставление с «Евгением Онегиным». Это сопоставление, конечно, имеет зерно истины в смысле преемственности свободной разговорной интонации, активности авторского высказывания и вместе с тем богатства реалистической картины действительности. Но в целом эта параллель несостоятельна. В поэме нет ни сквозного повествовательного сюжета, ни разработанного типажа и эволюции характера, как в «Евгении Онегине», и ее можно сопоставлять не с пушкинским романом в стихах, а только с его лирическими отступлениями и отчасти с «Путешествием Онегина» (Ю. Иванов). Ю. Иванов сопоставил со «Странствиями Чайльд-Гарольда», М. В. Теплинский (1972) с лирическими поэмами Некрасова («Рыцарь на час» и др.), с которыми «За далью — даль» действительно сходна напряженностью лирического самоанализа, рефлексии, но — добавим — отличается принципом «путешествия», «дома» и многим другим. Пыли сопоставления и с «Хорошо!» Маяковского. Продолы этих сопоставлений очевидны, и они позволяют наглядно ощутить всю степень новаторства поэмы.

Ближайшим предшественником поэмы был, видимо, сам Твардовский, как верно подметил Н. Н. Скатов (1972), уже в «Стране Муравии». Ибо в обеих поэмах — пафос пути и поиска своей страны счастья, «Страны Муравии». Но изменились соотношения автора и героев, сами трактовка пути, вся интонационная система. Ближе представляется связь с лирическими отступлениями «От автора» в «Василии Теркине» и с прозой «Родины и чужбины». А. Кондратович (1978) указывал на связь темы поэмы со стихотворением «Мост» (1950).

Некоторые черты своеобразия всей поэмы отметил сам Твардовский не только неопределенностью термина «книга», но и большей определенностью выражения «мой дневник дорожный», в котором — «ни завязки, ни развязки— // Ни по началу, ни потом». И отмечает, что ему «лень» в «развернутом порядке// Плетень художества плести». И что «в книге этой...// Того-другого — званья нету,// Всего героев — // ты да я,// Да мы с тобой». «Плетень художества» тогдашних штампов высмеивается, но в подлинном смысле «плетется» и Твардовским. Есть и свой развернутый порядок, но это и не порядок обычной повествовательной поэмы. Ибо действительно все начинается без завязки, только сигналом «Пора!», началом отправления в путь, как нечто уже решенное; «завязка» пути выясняется уже позже, а развязка сводится к приглашению в новую даль, и сюжета в традиционном смысле опять нет. Просто путевые картины, впечатления, размышления человека, проехавшегося в транссибирском экспрессе от Москвы через всю Сибирь и посетившего в пути строительство гидростанции на Ангаре в его кульминационный, критический и праздничный момент. А по дороге также встречи с разными людьми, разными ландшафтами, разными собственными воспоминаниями, а также воспоминаниями своих собеседников. И местами уход совсем в сторону от пути. И в конце обобщающая глава — «Так это было», посвященная пути страны, который лишь ассоциативно перекликается с этой десятидневной дорогой литератора в транссибирском экспрессе. Твардовский обращает внимание и на особенность поэмы, отличающую ее от обычного дорожного дневника. В ней только два главных сквозных героя: один — сам автор, а другой — это некий «ты». Этот «ты» в поэме — читатель, и он впервые выступает в своей разноликости, разнохарактерности и разной соотнесенности с авторским голосом. Поэма представляет собой не только записи самого себя и дорожных впечатлений, но и непрерывный разговор с будущим читателем этих впечатлений; сюжетность поэмы включает в себя перипетии этого разговора. И тут же сочетание «ты да я» подкрепляется сочетанием «да мы с тобой». Это не просто излишний повтор или усиление того же самого. Это и указание на другую особенность поэмы, состоящую в том, что читатель и автор представляют собой непрерывную общность, «мы», и разговаривают друг с другом как бы не только от себя лично, но и от имени коллективного лица. Твардовский дает даже в этой поэме своеобразный типаж читателей, выделяет близкого читателя-друга, обращением к которому, приглашением которого к новой встрече и новому пути и заканчивается поэма.

Авторское «я» в поэме — это «я» именно автора, который выступает одновременно и как рассказчик, и как лирический герой, и как собственный персонаж. Это определенная личность с определенной жизненной судьбой, содержащей автобиографические реалии, рассказ поэта Твардовского о поэте Твардовском, его жизненном и творческом пути, пережитом им творческом кризисе, который послужил непосредственной причиной путешествия за дальней далью. Путешествия, которое оказалось и путешествием к самому себе, к моному возрождению, продолжению своей творческой личности, ее новому пути, путем к пути. Вместе с тем весь ход поэмы далек от автобиографической точности, в нем контаминированы и действительные путевые впечатления, причем разных поездок, разного времени, и совершенно выдуманные, хотя и художественно типичные ситуации, лица, как в знаменитой главе «Встреча с другом». И рассказчик — герой поэмы — в своей целостности также не вполне целостен. В нем имеются черты многоликости, даже временами расщепления на два не только разных, но и противоположных человека, как в другой знаменитой главе — «Литературный разговор», перекликающейся, как было отмечено выше, с лирическим стихотворением вне поэмы «Ты и я». Один и тот же человек включает в себя и своего собственного «демона», но уже не в сократовском и не в пушкинском и лермонтовском смысле, а во вполне конкретном и символическом смысле современного внутреннего редактора, который является и отражением еще более внешнего редактора, — в личности поэта, да и каждого изображаемого времени. И не только непосредственно изображаемого.

Перейти на страницу ->  2  3