На главную ׀ Фотогалерея ׀ Литературная премия ׀ Мемориальный комплекс ׀ О твардовском

 

Поэмы

Страна Муравия Василий Теркин Дом у дороги За далью-даль Теркин на том свете По праву памяти

История рода Твардовского.

Все это происходило весной 1942 года в период самой интенсивной работы над «Книгой про бойца». Поэтому вполне достоверны строки воспоминаний поэта. И далее, как бы подкрепляя их новыми фактами, автор «Василия Теркина» пишет:

Да и не было помехи
Взять и вспомнить наугад
Старый лес, куда в орехи
Я ходил с толпой ребят
Милый лес, где я мальчонкой
Плел из веток шалаши,
Где однажды я теленка,
Сбившись с ног, искал в глуши

Твардовский вспоминает именно те годы, когда еще живы были дед и бабка, когда ребятишки-ровесники называли его по деду «Шуркой Гордиенком». И он нисколько не обижался на них, напротив, даже несколько гордился прозвищем. Именем деда «А. Гордеевич» Твардовский подпишет свой первый очерк «На мельнице», напечатанный 25 мая 1926 года в газете «Юный товарищ»; настолько сильна была его привязанность к деду, что через девять лет после его смерти он вспомнит о нем, подписываясь под очерком.

Бабушка поэта, Зинаида Ильинична (подлинное имя ее по документам Смоленской духовной консистории — Зиновия) , меньше сохранилась в памяти юного Твардовского, хотя можно найти и ее отражение, и она нет-нет и появится на непроторенных тропинках творчества поэта. Хорошо о ней скажет Иван Трифонович Твардовский в своей документальной повести «Родина и чужбина», вспомнив в связи с несчастным случаем, который произошел с ним в детские годы Они с Александром осматривали на гумне новую веялку, только что купленную отцом: Иван погладил пальчиками ее шестеренки, а в это время брат дернул ручку машины.

«Машина застучала, заколыхалась,— пишет И. Т. Твардовский,— а я, крича и теряя сознание, упал на ток с раздавленными пальцами левой руки. Видя мои страдания, Шура тоже громко заплакал. Затем, опомнившись, схватил меня под руки и потащил в сторону хаты, к бабушке Зинаиде Ильиничне», «Бабушка Зина,— продолжает младший Твардовский,— в нашей семье находилась постоянно. Случалось, что недолго гостила у своих дочерей, которые жили в разных местах Смоленской губернии своими семьями. И опять возвращалась, делилась новостями, впечатлениями и, как прежде, входила в жизнь нашей семьи. До конца своих дней несла она долю забот и дел, которые никогда не кончались». И вывод мемуариста: «Бабушка, человек исключительной доброты, всегда знала, кто из нас где, чем занят, поел ли, одет ли как следует, есть ли на руках вязанки (варежки), кому нужно починить штаны или пальтишко. Беды наши ребячьи разделяла сердечно и оберегала, как могла, от гнева отца своим материнским правом».

Под этими строками, видимо, подписался бы и Александр, хотя в его юношеских тетрадях «Из старых дневников» 14 мая 1927 года сделана только одна запись: «Бабка умерла». И больше никаких слов.

Семья Твардовских была типичной многодетной русской семьей, главной фигурой которой, конечно же, был отец, Трифон Гордеевич.

В документах Смоленской духовной консистории, в метрической книге записи родившихся в 1881 году и крестившихся в церкви села Щелканово Краснинского уезда, зарегистрировано рождение Трифона.

В графах метрической книги «Месяц и день рождения» указано — 30 января, крещен 1 февраля по старому стилю, номер записи — 4.

Родители: отец — деревни Барсуков отставной солдат Гордей Васильевич, мать — Зиновия Ильинична. Фамилии всех не указаны .

Об отце Твардовского написано много: хорошего и плохого, справедливого и несправедливого, правдивого и ложного.

В книге «Александр Твардовский» А. И. Кондратович цитирует строки из незаконченного стихотворения поэта, найденного в его посмертных бумагах. Написано оно в 1934 году, а опубликовано женой Твардовского, Марией Илларионовной, в журнале «Дружба народов» в 1973 году. Вот эти строки, непосредственно касающиеся Трифона Гордеевича и характеризующие крутость его нрава.

Отец с сыном в пути. Ночь.
Ты уснул. Мне холодно от звезд,
Я боюсь, что еду не туда.
Незнакомо стукнул гулкий мост,
Выблеснула под мостом вода.
Мне восьмой, не то девятый год.
Мне бы вдруг не упустить вожжу.
Батя спит, а шапка упадет,
Что я буду делать, что скажу?
Я не спал, я правил и смотрел.
Кнут был цел, все время цел...
— Батя, он был цел, лежал вот тут...
— Отправляйся и найди мне кнут.
— Батя, не найду я. Темнота.
— Не моги вернуться без кнута...
— Батя, забоюсь я...
— Посвищи...
— Батя, не найдешь его.
— Ищи!
— Батя, я пойду, я поищу.

В рукописи к стихотворению приписаны слова: «Иду не назад, а вперед по большаку, где еще не ехал. Сбился с ног. Под утро батя догнал на телеге под городом»".

«Крутой характер. Тяжелый характер», - такой вывод делает исследователь.

А. Т. Твардовский в «Автобиографии» рассказывает о привязанности отца к земле. Купленная в «пустоши Столпово», она была дорога ему «до святости». «И нам, детям, - пишет поэт, - он с самого малого возраста внушал мысль и уважение к этой кислой, подзолистой, скупой и недоброй, но нашей земле — нашему «имению», как в шутку и не в шутку называл он свой хутор». В «Дневнике» 1930-х годов высказаны более резкие суждения об отце. «Отец,— по словам Твардовского,— издавна лез в дружбу либо к «жителям», т. е. особенно состоятельным людям, которые большею частью теперь раскулачены, либо к таким, как Кротов». Последний особенно занимал его. Он упоминает о нем в ненаписанной автобиографии, как о «Хомке с хомченятами». Кротов — это деревенское прозвище Фомы Захаровича Захарова — человека необычной и трагической судьбы. По рассказу Ивана Трифоновича, его заживо сожгли фашистские каратели в Ляховской церкви. Такие сильные люди привлекали Трифона Гордеевича, несмотря на все их недостатки. Юный Твардовский не разделял симпатий отца, идеализировавшего Ф. 3. Захарова. У него он фигурирует, как Кротов и «Хомка с хомченятами». Этот недоверчивый сатирический взгляд распространяется Твардовским и на отца. Вот еще одна запись в «Дневнике»: «Из колхоза бежал отец так же, как из Саратовской губернии, где смотрел места для переселения. Опять вернулась его любовь к хутору своему, расчищенному когда-то из-под сплошных кустов, опять он стал бегать вокруг него, по меже рано утром в одном белье. Бежит, бежит, заметит рядом с границей конскую кучу — перебросит руками и ногами на свое поле». Иронический тон ощущается и в пункте плана к ненаписанной автобиографии — «Поставщик его императорского величества». Эта запись тоже об отце. Ее расшифрует много лет спустя старший брат поэта — Константин Трифонович Твардовский.

«Когда в первую мировую войну немцы вторглись в наши земли,— рассказывает он,— то было много беженцев, все на лошадях. Видимо, интенданты не рассчитали, и образовалась нехватка сена... Специальные уполномоченные от правительства выдавали бумагу тем, кто мог заготовить сено по большим дорогам... Отец загорелся новой идеей, тем более, что бумага была не простая, а в ней значилось: «Поставщик двора его императорского величества». Думаю,— продолжает автор,— что нашего отца это звание больше всего и разожгло... Вся эта эпопея месяца через полтора кончилась, и по отцу было видно, что он скорее прогорел, чем опустил в карман что-нибудь»".

Однако Трифон Гордеевич не только стремился всю жизнь к тому, чтобы стать хорошим хозяином и пользоваться уважением во всей округе, что подчас приводило к комическим ситуациям, были у него качества, характеризующие его незаурядность. Он был по тем временам не только грамотным, но достаточно начитанным человеком, мог свободно высказывать не только свое мнение по тем или иным вопросам, но и анализировать прочитанные художественные произведения. И с этой стороны он непременно должен был оказать плодотворное влияние на формирование начинающего поэта. Последний отмечает в «Автобиографии»: «Книга не являлась редкостью в нашем домашнем обиходе. Целые зимние вечера у нас часто отводились чтению вслух какой-либо книги. Первое мое знакомство с «Полтавой» и «Дубровским» Пушкина, «Тарасом Бульбой» Гоголя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А. К. Толстого, Никитина произошло таким именно образом. Отец и на память знал много стихов: «Бородино», «Князя Курбского», чуть ли не всего ершовского «Конька-Горбунка». Кроме того, он любил и умел петь,— смолоду даже отличался в церковном хоре. Обнаружив, что слова общеизвестной «Коробушки» только малая часть «Коробейников» Некрасова, он певал при случае целиком всю эту поэму».
 

Перейти на страницу >   1, 3,  4,  5