На главную ׀ Фотогалерея ׀ Литературная премия ׀ Мемориальный комплекс ׀ О твардовском

Стихотворение "Гость"

 

Поэмы

Страна Муравия Василий Теркин Дом у дороги За далью-даль Теркин на том свете По праву памяти

Это — одно из первых по времени ключевых стихотворений Твардовского 30-х годов и является первым наброском темы и проблемы «Страны Муравии», а герой — прямой предшественник Моргунка, героя этой по­эмы, и параллель-контраст Моргунку в «Мужичке горба­том» и в «Воре».

Внешне стихотворение построено как рассказ-описание поездки «гостя», как хроника одного из сельских «бегущих дней». Мы движемся вместе с героем, не отрываясь от него ни на минуту, причем начинаем с середины какого-то невидимого потока его жизни, а закан­чиваем движение тоже еще в середине, ибо никакого окончательного решения, изменения судьбы гостя не происходит и в конце стихотворения. Нигде не сказано прямо, что привело гостя, чем кончилась поездка и что он будет дальше делать. Таким образом, все описание можно назвать движущимся незавершенным настоящим. Но вместе с тем в это настоящее, в этот бегущий день входят и прошлое и будущее героя, с той же естественностью и даже как бы незаметностью. Они показаны лишь отдельными намеками и попутными замечаниями (на­пример, в строчках, — «впервые, может, обо всем об этом // На много лет вперед подумал гость») и в заклю­чительных строчках. Но, главное, они показаны всем поведением гостя и хозяев и даже сопутствующими карти­нами природы. Слитная совокупность системы деталей и метафорических ассоциаций перелает смятение, колебания, надежды «гостя» не только в данный момент его жизни, но и предыдущей ее истории. А «хозяин» — вто­рой персонаж стихотворения — это возможное второе будущее «я» самого гостя.

Выделяются и сливаются как бы четыре потока изображения. Главный поток деталей, показывающих поведение «гостя», второй поток, показывающий «хозяина», третий — активный фон колхозной жизни, сцена колхозного труда, и, наконец, поток жизни самой природы, жаркого летнего дня — сначала ясно, затем появляется туча, грохочет гром и затем — грозовой летний «пыльный дождь». Объединяет эти потоки двойной сюжет, внешний и внутренний. Внешний сюжет — это простая хроникальная последовательность мелких, даже микрособытий жизни героя, в течение одного неполного дня. Внутренний, главный, сюжет заключается в переживаниях и размышлениях гостя, которые и предшествовали сто поездке, и продолжались в ней с особым напряжением и которые проявляются в ряде отдельных деталей, связывающих внешний сюжет с внутренним. Движущее­ся незавершенное настоящее изображено и как надводный, и как подводный ход. Оба сюжета — «бессюжетны». Сюжетом является разговор, которого не было. Однако он все же происходит — в подтексте. Ничего не сказано — и главное сказано. Разговор состоялся. И в нем участво­вали не только гости и хозяин, но и весь колхоз, и даже летняя гроза, которая в этом контексте приобрела до­полнительное, метафорическое значение. Решение и в конце поездки не принято, и вместе с тем оно принято уже, мы не сомневаемся в конечной судьбе гостя. Про­изошло движение личности и человеческих отношений.

Бессюжетный сюжет выразил большой душевный труд, его «крутой и жесткий пот». И движение сюжета заклю­чается — да простят мне смешноватое выражение — в этом душевном труде, «потенин» (в первом варианте стихотворения с ним перекликается и физический «пот» — гость «сидит, потея до сапог»).

Поэт рассказывает неторопливо, обстоятельно, с множеством подробностей, многие из которых могут показаться лишними и скорее уместными в прозе, чем в сти­хах. Если упоминается, что гость пил чай с медом, то тут же сообщается, какой это был мед, и даже тремя эпитетами. И добавляется еще деталь: гость пил чай с медом, «учтиво воск выплевывая в горсть». Обилие таких подробностей создает эффект жизненности, достоверности рассказа; мы видим каждую мелочь, смотрим очень пристально. Широко употребляются и детали бо­лее крупной размерности (описание природы, сеноуборки и т.д.). Это делает картину стереоскопичной, и мы ее видим сразу в нескольких масштабах. Особенно важны детали поведения людей, образующие нарастающий ряд. Гость — крестьянин — приехал издалека, «не пожа­лев о дне», — эта вводная деталь показывает, что речь идет о чем-то жизненно важном. Приехал со своей ко­шелкой и дегтяркой, захватив с собой даже, что песть,— это показывает и хозяйственность гостя, и недоверие к тому, что он найдет в колхозе. Когда его сытно и вкусно угощают, он колеблется — «вносить или нет» оставшийся в кошелке свой «аржаной с начинкою пирог»; эта деталь показывает и скрытую неуверенность гостя — как ему вести себя, и контраст между его бед­ностью и богатством хозяина-колхозника, и крестьян­ское стремление внести свой вклад в трапезу, а с дру­гой стороны, и желание не потратиться. Идет долгое чаепитие, с деревенской обстоятельностью; гость ничего не говорит, но ряд деталей его поведения («отяжелев... за чашкой чашку пил, вздыхая», «вытирая руки о коле­ни» и т. д.) раскрывают дальше то же состояние неуверенности, внутреннего душевного напряжения перед ре­шающим разговором, с оттенком хитрецы, с которой гость ждет, что хозяин «смякнет, а потом заговорит о жизни откровенней». Дальнейший ряд косвенных де­талей показывает начало решающего сдвига в сознании гостя. Его развивает совместная работа гостя и хозяина, кульминацией становятся две строчки: «И шли они, как пьяные, под ручку, // И пыльный дождь их у крыльца застал». Сравнение «как пьяные» — очень типичная для Твардовского деталь-метафора, когда сопоставляются ряды человеческого поведения, иной раз очень отдален­ные, казалось бы, даже несравнимые; но тем не менее сравнение вскрывает их самую глубинную суть. Ведь в старой русской деревне два взрослых мужика обычно могли идти под ручку только пьяные. А здесь и радость удачи совместного напряженного труда, и хорошая уста­лость от него создали новую близость, товарищество. Внешне «снижающее» сравнение позволяет ощутить но­визну и высокую поэзию этой близости. И сравнение становится поэтическим апофеозом движения «текучего вещества личности» гостя и его отношений с другими людьми. Это уже не тот гость, который вначале так настороженно пил чай с медом, вытирая руки о колени, и ждал, пока хозяин «обмякнет» и расскажет правду об изнанке колхозной жизни. Но этой кульминацией сти­хотворение не кончается. В заключительном четверости­шии гость намечает первый итог поездки. Невысказан­ная беседа состоялась, хозяин ответил откровенно своей жизнью и жизнью колхоза. Гость, ни минуты не теряя своей хозяйской заботливости, «от дождя убрал кошелку в хату». Но дальше — «сев на лавку, стих и погрустнел». Заключительные две строчки выводят «наружу» весь ход поездки гостя и ее предысторию, с многолетними крестьянскими мечтами о трудовом богатстве, всю силу этих мечтаний («может больше всех»), благодаря чему он, может быть, до сих пор и не мог решиться. Психологический итог опять представляется многозначным, и не случайно гость погрустнел. Это кажется неуместным. Ведь как будто только радоваться может гость. Но гость погрустнел и потому, что всякий большой перелом в жизни — даже к самому лучшему— содержит в себе и примесь грусти; и потому, что естественна разрядка после предшествующего духовного подъема; и потому, что мечта гостя о богатой жизни осуществляется не совсем так, как ему всю жизнь мечталось; потому, наконец, что и гость, и поэт-рассказчик чувствуют и реальную сложность предстоящей новой судьбы, которая не исчерпывается картиной медового благополучия и дружной работы...

Твардовский нигде не разъясняет смысла своих деталей и сопоставлений. Любые логические формулировки лишь очень неполно могут разъяснить этот смысл, уходящий в глубины того, что можно назвать социальным надсознанием, коллективной диалектикой души народа. Но подчас незначительные, как бы недоговоренные частности, играющие роль лишь неясного намека или допол­нительного штриха, в совокупности и создают ясную, цельную картину большого исторического процесса, его исторической логики. И несмотря на обилие деталей, стихотворение очень краткое. В шестидесяти четырех строчках изображены сложные взаимоотношения, описан целый напряженный день колхозной жизни, дана картина природы, показан трудный душевный путь. Стихотворение получилось, выражаясь словами одного из чеховских героев, «стройным, кратким и обстоятельным». Этот принцип стройности, краткости и обстоятельности стал одним из основных принципов всей поэтики Твардовского. Характерна небывалая контрастность обилия мельчайших подробностей и широко обобщающей кар­тины целого в рамках единого стихотворения, с единой авторской интонацией. Эта интонация играет особую роль, ибо «Гость» — это не просто рассказ, а рассказ в стихах и особый вариант этого стихотворного жанра. Рассказ ведется как бы со стороны, с суховатой «документальной» точностью. Иногда поэт чуть заметно ука­зывает на то, что находится за видимыми рамками изо­бражаемого пространства событий (например, «Впервые, может быть...»). Но в основном личность автора выражена только ходом «рассказа» и его интонацией. Это — интонация очень внимательного рассказчика, который непрерывно общается и со своими персонажами, и с читателем, учитывает его присутствие; но в стихах этого периода еще невидимое; и этой интонации еще не хватает лирического накала, хотя, как мы видели, Твардовский достигал его и в некоторых более ранних стихотворениях.

Сравнение с «Гостеприимством» показывает ряд сходств и отличий, выражающих эволюцию Твардовско­го. Их можно описывать терминами антисимметрии, то есть контрастного подобия, и диссимметрии, то есть подобия, сопровождающегося отличиями. Подобны и противоположны соотношения гостя, хозяина, гостеприимства, так как хозяин в «Госте» — антипод хозяина в «Гостеприимстве». Есть подобие с отличиями в композиции стихотворений: приезд — угощение — обход хозяйства, разговоры — отъезд. Есть даже отдельные контрастно-подобные антисимметричные детали — «благородный скот» во дворе хозяина в «Гостеприимстве» и «плавный, чистокровный» — в «Госте». Есть и подобия движения интонации, звуковой организации — в обоих стихотворениях четкая ямбическая схема, но в «Гостеприимстве» — четырех-трех-стопный, в «Госте» — пятистопный ямб. Есть аналогичные сходства-отличия и системах повторов, соотношений описательных, повествовательных элементов, косвенной и прямой речи и т. д. Но «Гость» отличается общей трак­товкой соотношений и смысли персонажей и несколько более детально разработан, обогащен рядом тонких деталей, вариаций. Но прогресс не был безусловным. Еще более ясная социологическая ориентация сопровождается несколько схематизированным, идеализированным описанием картины жизни колхоза, которая в большинстве колхозов еще была не столько сущим, сколько желаемым и должным, хотя Твардовский исходил из ре­альности положительных примеров тогдашней колхозной жизни.