На главную ׀ Фотогалерея ׀ Литературная премия ׀ Мемориальный комплекс ׀ О твардовском |
|||||||
Обновление поэтики |
|||||||
|
Отсюда и новая поэтика памяти, также наметившаяся в предыдущем периоде. Память совмещает разновременные пласты, вплоть до воспоминания о будущем и воспоминания в будущем о настоящем. Но мало того, находит сейчас в настоящем — в настоящем лирического «я» некоторые материальные детали или приметы самого процесса этого совмещения разных пластов времени, например, прошедшего в настоящем. Вспомним ту оставшуюся от заброшенного хутора печку, ее трубу... Или: И первый шум листвы еще неполной, И след зеленый по росе зернистой, И одинокий стук валька на речке, И грустный запах молодого сена, Всего приурочены у Твардовского, с одной стороны, к наиболее напевным по интонации стихам, с другой, некоторым наиболее непринужденно-разговорным. Конкретные ритмические группы внутри метрических еще более ясно связаны с интонационно-тематическими группами. Например, выделяется разговорно-мелодический тип хорея цикла стихов о Даниле и «Ивушке» — тип ритмической структуры, получившей продолжение в «Василии Теркине» и ряде других стихотворений военного времени. Общая тенденция к мелодизации проявилась в дальнейшем развитии систем повторов, лейтмотивов, параллелизмов. Например, в «Ивушке» разговорная интонация сочетается с трехкратным повтором в «речи» Ивушки: «А за печку мой ответ: // Без ремонта двадцать лет». Широко развиты и разнообразные повторы внутри и в начале строк — типа анафор, подхватов, внутренних рифм и ассонансов. Например, в стихотворении «Кто ж тебя знал...» пятикратное начало строк словами «Только всего», дважды — обращение «Кто ж тебя знал», трижды— «знать» и т. д. И несмотря на разговорную лексику, синтаксис, стихотворение становится отчетливо, даже настойчиво, щемяще певучим. Точно так же характерно сочетание самой традиционной строфической схемы — замкнутых четверостиший с перекрестной рифмовкой, с возникающими на определенных смысловых, интонационных узлах хода стихотворения двустишиями с параллельной рифмовкой и другими, более сложными типами строф, например, пяти- и шестистрочных, с разнообразными чередованиями рифм. В основном это те же схемы, которые выявились уже в стихах 1928—1929 годов, но Твардовский пользуется ими теперь с еще большим разнообразием вариаций и большим искусством. В общей системе рифмовки также проявилась тенденция к более строгой организованности, и отсюда — резкое сокращение процентного содержания неточных рифм. По подсчетам М. Гаспарова (в его докладе на совещании «Твардовский, Исаковский, Рыленков», Смоленск, 1978), в лирике 1935—1938 годов неточных мужских 3 процента против 22 процентов в «Пути к социализму», неточных женских — 32 процента против 39 процентов. В целом по сравнению с поэтикой предыдущего периода: а) увеличивается богатство конкретных поведенческих и других бесценных подробностей, их сочетаний с обобщенными, укрупненными формулировками; б) происходит дальнейшее психологическое углубление и в индивидуальное, и в совместное коллективное переживание; в) дальнейшее развитие синтетических напевно-разговорных и других сложноразговорных (реже с ораторскими элементами) интонаций и, в общем, явно усиливается напевное, музыкальное начало; г) дальнейшая разработка искусства психологического контекста и отбора максимально точных деталей-определений психологии и поведения.
*** Поэзия Твардовского 1933—1930 годов на фоне советской поэзии этих лет выделяется и своими индивидуальными особенностями и группой признаков общих с несколькими другими поэтами вполне сложившейся в эти годы «смоленской школы». «Школа» была представлена, кроме Исаковского и Твардовского, прежде всего Рыленковым, затем Дворецким, Фиксиным, отчасти Курдовым, Лютовой, с середины 30-х также Грибачевым. Главным общим был тот пафос новой конкретности, новой стадии развития нашей действительности, общества, человека, о котором говорилось в первой главе этой книги. И отсюда стремление создать, разработать новые типы «сюжетных» и «портретных» стихотворений, «лирики другого человека», синтеза разговорной, напевной и, отчасти, ораторской интонации на базе конкретной языковой стихии. Вместе с тем ясно определились индивидуальные отличия. В стихах Исаковского, а с середины 30-х годов отчасти также Рыленкова особенное развитие получило стремление к синтезу мелодического, напевного и разговорно-бытового начала с преобладанием напевного. У некоторых представителей «смоленской школы» были особенно развиты элементы производственно-профессионального портрета (Дм. Дворецкий), у других — стихотворного очерка. Основные тенденции «смоленской школы» выразились и в общем потоке стихов, печатавшихся в журнале «Наступление» и других местных изданиях. С другой стороны, другие участники «смоленской школы» не проходили такой стадии предельной прозаизации, как Твардовский, и некоторые из них относились к этой стадии отрицательно. В частности, Рыленков на всех этапах своего развития стремился сохранить единство разговорного и напевного начала, и его отношение к «литературности» было другим, чем у Твардовского. И, кроме того, у Рыленкова большую роль играла любовная и пейзажная лирика. Его развитие было теснее связано с литературными влияниями. Но это органически совмещалось в нем с крепкими крестьянскими корнями, с тем же, как у Твардовского, у Исаковского, чувством родной местности, почвы, коренного трудового человека. За пределами Смоленска также наметилась литературная линия, близкая «смоленской школе». Наиболее близкой по основным признакам поэтики была талантливая поэма или, точнее, своеобразный рассказ в стихах Николая Дементьева «Мать» (1933), которая и сразу же после своего появления, и позже высоко оценивалась и самим Твардовским. В «Матери» проявился и «некрасовский» принцип соединения бытовой конкретности, разговорной интонации и внутренней мелодичности стиха. Сближались с Твардовским и тема преемственности и разрыва поколений, старого и нового; и пафос душевного богатства, красоты коллективного переживания трудовых людей, соприкоснувшихся с судьбой и этой матери, и своего начальника, с ними кровно связанного; тема новой человеческой общности; и особенно тема мать — сын и тема близости жизни и смерти в самой полноте жизни, проявления в столкновении со смертью человеческой общности. И общее сочетание в этой поэме многоголосой разговорности, слияния «мы» и отдельных людей, в это «мы» входящих, и основной душевной поэтической мелодии. Но образы людей в поэме Дементьева все же гораздо более суммарны, конкретные подробности не играют такой роли, — не говоря уже об отличии недеревенской темы и облика главного персонажа от главных персонажей — героев поэзии Твардовского. Итак, с одной стороны, была группа поэтов в Смоленске и за его пределами, во многом очень близких Твардовскому, а с другой стороны, и наиболее близкие были чем-то не близкими, и в каком-то отношении он был уникальным явлением. Прежде всего отличали его от всех углубленный психологизм, новое чувство времени и памяти, новая многослойность поэтического сознания. Вместе с тем и Твардовский, и вся «смоленская школа» не были чем-то обособленным от основного потока советской поэзии тех лет; есть множество перекличек Твардовского с поэтами, очень от него как будто далекими. Прежде всего отметим контраст и параллелизм с эволюцией Заболоцкого в это же время. Заболоцкий также создавал нового типа сюжетно-повествовательную лирику; также разрабатывал новые принципы темы и поэтики памяти, времени, жизни и смерти; также искал новый синтез разговорности и музыкальности поэтического слова, классического и современного в поэзии, хотя у Заболоцкого этот синтез и гораздо большей степени включал в себя музыкально-ораторское, подчас «одическое» начало. И также к этому новому повороту Заболоцкий пришел, пройдя стадию предельной прозаизации и нелитературности. Некоторые общие тематические и жанровые тенденции, например, тенденции к созданию стихотворных портретов, «обнаженных биографий» (выражение Рыленкова), проблематика обновления человеческих чувств, преемственности и разрыва поколений и времен; проблематика соединения многоголосья «мы» и отдельного человека; разработка новых интонаций; соединение разных форм бытийной конкретности, разговорной, ораторской или соединение эпического и лирического начал — все это в разных формах проявлялось и в творчестве Багрицкого, Тихонова, Луговского, Бориса Корнилова, Павла Васильева, Ярослава Смелякова, отчасти даже у Светлова и др. В «деревенской» тематике Бориса Корнилова имеются и более прямые тематические переклички и жанровые параллели с Твардовским, переклички и с тематикой жизни и смерти, памяти, родных и дальних мест. Но еще более развились, определились и особенности всей «смоленской школы», и творческой личности Твардовского, наметившиеся к 1929 году, обогащенные новыми достижениями углубления психологической конкретности и синтетической многоголосной интонации, включающей и более мелодическое начало. В 1934 году Твардовский был принят в члены Союза писателей и избран в число делегатов от Западной области на Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Одновременно в 1932 году поступил в Смоленский педагогический институт, успешно сдав, уже в институте, и экзамены за курс средней школы. Учение совмещалось с исключительно интенсивной творческой работой. Однако, несмотря на эти сдвиги и отчасти именно в связи с ними, возобновились и даже усилились нападки на него группы местных рапповцев. И прекратились только в 1936 году после явного успеха «Страны Муравии» и переезда Твардовского в Москву. И все же было и другое, главное: сознание творческой зрелости, найденности пути. Семья. Друзья. Поездки в деревни, новые жизненные впечатления. После переезда и Москву в 1936 году поэт поступил и МИФЛИ и успешно окончил его в 1939 году. В 1938 году вступил в партию. В 1939 году был награжден орденом Ленина за выдающиеся литературные заслуги, а в 1941 получил Государственную премию второй степени за «Страну Муравию». Начался период общего признания критикой и общественностью, новых поисков, которые дали «Ленина и печника».
Перейти на страницу -> 1
|