|
У СТЕН СМОЛЕНСКИХ...
(журнальный вариант)
«Черна земля под копытами костьми была засеяна
и кровью полита:
горем взошли они по Русской земле».
«Слово о полку Игореве».
В
лето 6747 от сотворения мира (1239 год)
Смоленск
Холодное ноябрьское солнце, едва различимое сквозь серую
мглу, который день висевшую над Смоленском, медленно
садилось за горизонт.
На высоком валу, укреплённом дубовым тыном1, стояли
немногочисленные ополченцы, напряжённо вглядываясь в
сумерки: вдали, за глубоким оврагом, у недавно основанного
Ризоположского монастыря, виднелись огни татарских костров –
послы великого хана готовились к вечерней трапезе.
Никитка и Тимошка, братья погодки, охраняли вал неподалёку
от Мологин-
ских ворот. Их отец, сотский Богомил, со вчерашнего дня
уехал в дозор вместе с воеводой Меркурием, и до сих пор не
вернулся.
Тимошка поёживался от холода. Пронизывающий сырой ветер
раздувал полы старого кожуха, но отрок не уходил с вала,
боялся прозевать возвращение отца, да и не хотел оставлять
старшего брата Никитку, с лета принятого в дружину князя
Ростислава.
–
Смотри, что это за дым и зарево с наполденной2 стороны? –
взволнованно спросил Тимошка, указывая рукой в сторону
извилистого, заметаемого снегом Елнского шляха.
–
Похоже, Долгомостье горит, – приглядевшись, ответил Никитка.
– Это всего в тридцати поприщах3 от города. Орда подходит,
около дня пути до города.
–
Что же будет? – вымолвил, хлюпая носом, Тимошка. – Только
пришли вести о падении Чернигова, а враг уже у ворот.
–
Страшно? – спокойный мужской голос раздался за спиной
братьев. – Думали, вражья сила пройдёт мимо, как прошлым
годом? Ан нет.
Никитка и Тимошка растерянно обернулись: перед ними стоял
высокий широкоплечий мужчина с волевым холёным лицом,
обрамленным небольшой бородой, с холодными голубыми глазами.
Одет он был в алое корзно4, наброшенное поверх расшитой
золотом и утеплённой мехом свиты5.
«Князь Ростислав Мстиславич», – догадался Тимошка.
–
Батяню ждём, княже, – невпопад ответил Никитка. – Он с утра
с воеводой Меркурием в дозор выехал.
–
Отроки сотского Богомила? Хороший сотский, люб он мне, –
улыбнувшись, произнёс Ростислав. И, немного помолчав,
переспросил: – Страшно?
Никитка подумал немного и тихо подтвердил:
–
Страшно, княже. Боязно, вдруг убьют? Но ещё страшнее
пропустить врага в город.
Князь Ростислав посмотрел на братьев, оглядел подошедших
плохо вооружённых смольнян, уверенно произнёс:
–
Не пропустим, но если только всем миром встанем.
Тимошка взглянул на князя, ещё раз с завистью бросил взор на
шелом и копьё своего старшего брата, и, собравшись с духом,
попросил:
–
Княже, возьми и меня в дружину. Батяня выучил из лука
стрелять, не подведу...
Ростислав потрепал отрока по кудрявой голове, ответил что
берёт, но раздавшийся со стороны ворот чуть слышный звук
трубы прервал разговор. Князь направился к проезжей башне,
по пути услышал, как хорошо знакомый голос воеводы Меркурия
велел приоткрыть ворота. Заскрипев, раздвинулись створки
дубовых, обитых железом ворот, и в город въехал Меркурий,
сопровождаемый десятком всадников. Воевода спешился, подошёл
к князю, они обнялись.
–
Я был у Долгомостья, – начал Меркурий, – там расположился
станом татарский отряд, и верные им русичи. На полпути к
городу я встретил тайного посла от татар.
–
Пойдём к старому князю, – перебил воеводу Ростислав. – Ждёт
он, волнуется.
Меркурий согласно кивнул, но, попросив князя немного
подождать, повернулся к сотскому.
–
Богомил, отпусти дружинников по домам, и сам отдохни. И
сынов своих с вала забери, небось, замёрзли. Завтрашний день
будет трудным.
Князь Владимир Рюрикович с усилием поднялся с ложа. Держась
за стену, подошёл к окну, отворил, вдохнул свежего морозного
воздуха. Темнело, но сна не было. Да и могло ли быть?
Казалось, пятнадцать лет назад навсегда скрылись в
безбрежных степях татарские полки, не пошедшие на Русь после
Калкского побоища. Но позапрошлым летом пришли известия о
разгроме половцев, булгар, а следом полчища диких
кочевников, как кара небесная, ринулись на Русскую землю.
Сперва пали стольные города Рязань, Владимир, а этим летом –
Переславль, Чернигов, сгорели в пламени пожаров десятки
городов, сгинул в диких ситских лесах Владимирский князь
Юрий Всеволодич. Не спаслась и дочь Марина, невестка князя
Юрия, страшную смерть приняла от татар. Ах, если бы всем
вместе встать против врага! Но не удалось объединить силы –
каждый князь думал только о своей славе, не приходил на
помощь соседям, хотел самолично победить татар. А тут ещё
изменник князь Ярослав Всеволодич переметнулся к недругам,
предал всех, даже брата Юрия за титул наместника великого
татарского хана. Страшные времена наступили на Руси, коль
голова родного брата служит разменной монетой за власть, за
Великое Владимирское княжество!..
Заныли старые раны. Князь Владимир прикрыл окно, добрёл до
ложа, натянул на плечи медвежью шкуру. Вспомнил, как
радостно встретили его возвращение на вече в Смоленске, где
любили и не забывали старого князя. Приняли после того, как
пришлось покинуть Киев. Киевский стол, когда-то столь
желанный для него, не принёс радости. Усобица следовала за
усобицей, русские князья беспрестанно сходились в
братоубийственных войнах. И ни мор, ни тряс земной6 не
могли остановить их. В последней попытке примирить
князей-соперников, Владимир Рюрикович сам, добровольно,
предложил уступить Киевское княжение тогда ещё Новгородскому
князю Ярославу Всеволодичу, согласившись вернуться в
Смоленск. Но со временем князь Владимир стал немощен, отошёл
от многих княжеских дел. Почти все дела вершил теперь его
братич7 князь Ростислав Мстиславич, следовавший за старым
князем и в степях под Калкой, и в стольном граде Киеве.
Раздался стук в дверь, и в опочивальню вошли Ростислав,
воевода Меркурий и какой-то незнакомец в богатых одеждах.
Зажгли свечи. Князь Владимир из последних сил приподнялся на
ложе. Ночные гости присели на придвинутую скамью. При свете
свечей старый князь узнал гостя, побледнел, схватился за
грудь.
–
Князь Ярослав Всеволодич?.. Да как ты осмелился, иуда?!.
–
Посмел, посмел, о судьбе Смоленска пекусь. Будете ещё меня
благодарить.
–
Благодарить? Да вся Русская земля тебя проклинает!
–
Распри, усобицы пресечь стремлюсь, объединить Великую Русь
желаю.
–
Только власти алчешь, аки зверь ненасытный! Костьми русичей
землю усеял, города в скудельницы8 превратил, с недругами в
союз вступил!
Ярослав отозвался не сразу: медленными шагами прошёлся перед
Владимиром Рюриковичем, исподлобья взглянул на князя
Ростислава и Меркурия.
–
Ну, кто мог ожидать, что воспротивятся князья моим великим
замыслам, не уразумеют? Если бы сразу покорились, то не
обрушилась бы на них сила татарская, не пролились бы реки
крови...
–
Почто не пощадил единоутробного брата Юрия, не пришёл на
помощь своей отчине? – прервал его князь Ростислав. – Юрий
посадил тебя Великим князем в Киеве, взамен попросил малую
часть твоих земель. А ты в благодарность весь род его – с
сыновьями, невестками, внуками – на страшную смерть обрёк!
Ярослав Всеволодич притих, тяжело опустился на лавку у
стены. В который раз вспомнилась ему недавняя встреча в
Киеве с Гази Бараджем, некогда воеводой брата Юрия, а ныне
булгарским эмиром, верным союзником и тайным послом хана
Батыя. Перед нелегким выбором поставил его тогда татарский
посол – или кровавая беспощадная война с непобедимым
татарским войском, или власть над всей Русью, правда, лишь
наместником великого хана. Но сегодня наместник, а завтра и
господин... Цена небольшой тогда показалась: он всего лишь
не должен был послать полки в помощь Рязани, Владимиру и
другим русским городам, да ещё провести по лесным тропам
татарские отряды, обеспечить степных коней сеном и зерном. И
за такую малость, не пролив ни капли крови своих дружин,
стать властелином над всеми расплодившимися Рюриковичами.
«Что будет с братом Юрием, с его многочисленной семьёй?» –
неуверенно вопросил тогда Ярослав. «Будет война, князь,
кто-то может погибнуть, – ответил Гази Барадж. – Но неужели
ты хочешь, чтобы твой брат Юрий и его сыновья, которых
пощадили по твоей неразумной просьбе, когда-нибудь посягнули
на власть твоих сыновей? Ведь покусился же Юрий Всеволодич
на твой Новгород, а потом Киев потребует вернуть
какому-нибудь своему отпрыску. Разве не так?» Ярослав тщетно
попытался отвезти взор от раскосых желто-зелёных глаз эмира,
но не смог. Взгляд посла, казалось, читал все потаённые
мысли князя. «Будто диавол, – подумалось Ярославу. – Но если
я не соглашусь, то не уступит ли татарам мой старший брат
или другой князь? И, может быть, тогда князь Юрий будет
решать мою судьбу и судьбу моих сыновей…» И он уговорился
провести татар окольными тропами к Рязани и Владимиру,
прислать обозы с зерном и сеном. А Великий князь
Владимирский так и не дождался подмоги от младшего брата.
Страшная участь преданных им Рязани, Владимира, Торжка и
многих других городов, реки пролитой татарами крови ужаснули
Яро-
слава: не одну ночь провёл он в молитвах о спасении своей
души. Но ведь сделанного не вернуть, успокаивал себя князь,
а татары вскоре уйдут, впереди единовластная власть над
Русью, и тогда он восстановит разрушенные города, утешит
сирот, накормит голодных, и Бог наверняка простит его...
–
Князь Ярослав, ты предлагаешь довериться татарам, но разве
забыл ты, как приняли страшную смерть Великий Киевский князь
Мстислав Романович и его дружина, поверившие супостатам
после Калкского побоища? – спросил воевода Меркурий.
–
Бату-хан ценит покорность. Подчинитесь его воле – сохраните
свои жизни, избавите город от разорения. Ну, а если нет ...
–
На вече мы примем завтра татарских послов, тебе и твоим
хозяевам недолго придётся ждать наш ответ! – оборвал речь
Ярослава князь Владимир. И добавил, увидев, как рука
Меркурия потянулась к мечу: – Уходи с миром. Но смотри, как
бы и тебя не настигла злая судьба...
Хлопнула дверь за незваным гостем. Посмотрев ему вслед,
воевода Меркурий негромко сказал:
–
Татары сумели пройти через топи, расположились у
Долгомостья. Вра-
жеская рать числом превосходит нашу дружину, часть их войска
– русичи.
Старый князь застонал от досады, точно от боли.
–
В прежние времена наши князья водили в походы своих
«поганых», верой и правдой им служивших, а ныне татарам
служат «поганые русичи». Всемогущий Господь, за какие грехи
ты нас караешь?!
Князь Владимир замолчал, с усилием встал с ложа, тихо, но
твёрдо про-
говорил:
–
Днём примем на вече послов. Копейщиков-пешцев по утру тайно
отправим к Долгомостью, конные оружники9 к вечеру выйдут из
города. Но одна дружина, без ополчения, не сможет сокрушить
врага, стало быть, надобно убедить смольнян сражаться. А
сечу с татарами начнём так…
С
утра ветер мотал свинцовые тучи вдоль Днепра, лучи солнца не
могли пробиться сквозь непогоду. Город напряжённо ждал.
Давно отзвенел вечевой колокол, все жители уже собрались на
площади под холмом, у Мономахова Успенского собора. Никитка
с Тимошкой, не сумев пробиться к степенному10 помосту,
залезли на покосившийся забор, окружавший двор коваля11
Добронрава. Старший брат поучал младшего:
–
Смотри, братишка, вот тот седой человек в бобровой шапке,
что сидит в резном кресле, и есть наш старый добрый князь
Владимир Рюрикович. Во многих битвах он одерживал победу,
пятнадцать лет был Киевским князем. Князя Ростислава и
воеводу Меркурия ты уже видел, за ними воевода Пётр Кривой,
тысяцкий Михалко, епископ Лазарь.
–
А почему воеводу Пшмысловичем кличут?
–
Не Пшмысловичем, а Пржемысловичем: рода он знатного,
княжеского, из Чехии малым отроком в Смоленск попал,
спасаясь от недругов, его родителей сгубивших. Батяня
говорил, что воеводу сперва Вентиславом называли, а после
крещения прозвали Меркурием.
–
А что за диковинный зверь на княжеском знамени?
–
Эх ты, деревенщина неотесанная, – презрительно стукнул по
голове младшего брата Никитка. – Это зверь заморский,
могучий, «лепарда» называется, ну, пардус,12 по-нашему...
Его прервал нежный девичий голос:
–
Вот вы где, соседушки. Два дня заходила, накормить вас
хотела, да всё не заставала.
Никитка растерянно оглянулся: у забора, в плохонькой шубейке
стояла соседская девушка Любава.
–
Гляди-ка, твоя невеста пришла, – язвительно произнёс
Тимошка. – Сколько раз по осени забегала, всё про тебя,
Аника-воин13, выспрашивала.
Никитка потупился, потом сердито посмотрел на Тимошку, на
смущённую Любаву и решительно промолвил:
–
Вот разобьём завтра татар, и зашлю сватов. Не откажешь? Отец
говорит, нам в дом давно хозяйка нужна.
Девушка взволнованно ухватилась за висящий на шее стеклянный
оберег в виде конька, радостно и счастливо посмотрела на
братьев, а потом вдруг побелела и испуганно спросила:
–
А вернёшься ли? Татар ещё никто не одолевал...
Люди вдруг тревожно загудели, на площади прозвучало:
–
Дорогу послу великого хана!
И
братья увидели, как расступились смольняне, и к помосту
подъехал толстый тёмнолицый татарин с длинными усами, в
бобровой шубе, явно снятой с какого-то богатого купца. Чуть
поодаль за послом следовал десяток всадников с раскосыми
глазами, в лисьих малахаях и меховых шубах, на низкорослых и
жилистых вороных конях.
–
Копья у них с крюками, – пробормотал Тимошка, – сабли
кривые, по два лука у седла, чёрные стрелы в колчанах, не
как у русичей... Неужто никто до сих пор не смог их
победить?
Никитка с досадой отмахнулся:
–
Помолчи, балаболка, сейчас татарин говорить будет.
Посол вытянул из-за пазухи скрученный лист пергамента,
передал толмачу14, тот развернул пергамент, уткнулся в него
и начал читать:
–
«Силою Вечного Неба – Великий хан всего великого народа, наш
приказ! Это приказ, посланный князю города Смоленска, чтобы
он знал и понял. Силою Бога, все земли, начиная от тех, где
восходит солнце, и кончая теми, где заходит солнце,
пожалованы нам. Кроме приказа Бога так никто не может ничего
сделать. Ныне вы должны сказать чистосердечно: „Мы станем
вашими подданными, мы отдадим всё своё имущество“. Вы все
должны придти предложить нам службу и покорность. С этого
времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не
последуете приказу Бога и воспротивитесь нашим приказам, то
вы станете нашими врагами. Вот что вам следует знать. А если
вы поступите иначе, то разве мы знаем, что будет? Одному
Богу это известно...».
Толмач закончил чтение, свернул лист, татарин презрительно
посмотрел на помост. Толпа вокруг татар взволнованно
загудела. Владимир Рюрикович кивнул князю Ростиславу. Тот
вышел вперёд, поднял руку, успокаивая смольнян, и обратился
к татарскому послу:
–
Мы выслушали волю вашего хана. Завтра вы услышите наш ответ.
Проводите послов за пределы стольного града!
Князь Ростислав смотрел на горожан. Многие из них сражались
вместе с ним на Калке, ходили с ним во многие походы. Он
всегда был уверен в смелости и верности смольнян. Всегда, но
сегодня? Непобедимый страшный враг пришёл на Русскую землю,
никто не может остановить его. Пали неприступные твердыни
Рязани и Владимира, Твери и Торжка, Козельска и Чернигова. В
кровавых битвах разгромлены дружины русских князей,
отважившихся встать на пути завоевателей. Кровью залита
Русь. Что выберут жители Смоленска? Как ответят они на его
призыв выступить против врага?
Лучшие люди, стоящие перед вечевым помостом, заволновались.
Выступил вперед толстый купец и, с опаской поглядев на
князя, неуверенно спросил:
–
А не лучше ли подчиниться? Новгород ведь покорился, и
миновала новгородцев кровавая чаша.
–
Куда нам, убогим! – раздались возгласы из толпы. – Никто
ведь не смог побороть ворога! Преклоним колени, авось минует
нас гнев татарский!
–
Стыдно мне за вас, смольняне! – простонал старый израненный
дружинник, потерявший на Калке правую руку. – Били мы и
татар, и ранее половцев, и сейчас осилим!
–
Молиться надо Пречистой Богородице! – прокричал инок Ефрем,
некогда учивший Ростислава грамоте. – Помолившись, браться
за меч и топор!
–
Княже, дозволь мне слово молвить, – услышал Ростислав тихий
голос Меркурия, кивнул.
Воевода вышел на помост, трижды перекрестился, низко
поклонился людям, начал говорить:
–
Смольняне, братья мои! Родным стал для меня Смоленск, уж
скоро двадцать лет, как служу я Руси и нашему стольному
граду. Неужто отдадим нашу землю врагам на поругание? Не
бывать этому!
–
Не выдюжим! Татары – это бич Божий за грехи наши! –
прокричали из толпы.
–
Молился я позапрошлой ночью, братья мои, – продолжал
Меркурий, – и увидел Пречистую Богородицу, сидящую на
престоле с Христом в лоне своём, окружённую ангелами. Припал
я к её ногам, поклонился с умилением и страхом, но подняла
меня с земли Пречистая Матерь Божия и сказала: «Дитя моё,
избранник мой, я посылаю тебя: иди, не мешкая, и отомсти за
кровь христианскую! Победи войско злочестивого царя Батыя,
спаси богоспасаемый град Смоленск!» Верю, одолеем мы
окаянных татар, хватит нам сил на это великое богоугодное
дело, если все вместе выступим на защиту нашей земли!
–
Что же тебе посулила в награду Богородица? – послышался
ехидный голос из толпы. – Славу и богатство великое?
Меркурий печально улыбнулся, тихо молвил:
–
Сказала мне Пречистая Богородица, что приму я кончину за
подвиг свой, что отсекут мне голову.
Вече замолчало.
И
пробилось вдруг солнце сквозь свинцовые тучи, и показалось
смольнянам, будто огромный огненный крест засверкал на
темнеющем небе. Люди охнули, многие упали на колени, начали
молиться. Князь Ростислав поднял руку, желая что-то сказать,
но многотысячный глас толпы раздался над вечевой площадью:
–
Веди нас, княже, на битву с окаянными татарами! Постоим за
землю Русскую! Защитим Смоленск от ворогов!
Болота Долгомостья
К
рассвету сотня Богомила, измученная ночным переходом,
подошла к условленному месту. Сотский озабоченно оглядел
своих дружинников, среди которых были его сыновья, и с
горечью сказал, обращаясь к стоящему поодаль седому воину:
–
Надо было моих сорванцов дома оставить, уж вымотались
совсем. Ладно, Никитка, тот хоть дружинник, а Тимошка? Какой
из него ратник? Молод ещё, домой бы отправить...
Никитка и Тимошка, услышав слова отца, обиженно засопели.
–
Себя-то вспомни, – улыбнулся в ответ дружинник, – намного ли
старше был перед своим первым походом? Тогда-то мы против
своих, русичей, шли, а сейчас – супротив татар, дело святое!
Всю ночь топать пришлось, но ведь не отстали.
Богомил с досадой махнул рукой и направился, продираясь
сквозь еловую поросль, к стоящим у самой кромки леса князю
Ростиславу и воеводе Меркурию.
–
Совсем татары страха не ведают, даже мысли не допускают, что
мы сражаться будем, – задумчиво произнёс Меркурий,
прислушиваясь к звукам, доносившимся со стороны
многочисленных вражеских шатров, раскинутых в лощине по
берегам безымянной речушки.
–
Уж скоро третий год пойдёт, как супостаты несут смерть и
разорение русским городам, пора и остановить, – откликнулся
князь.
–
Если бы не проводники князя Ярослава, знавшие все пути к
городу, то татарам не выйти на Елнский шлях, застряли бы в
дремучих лесах и непроходимых болотах.
Князь Ростислав оглядел дружинных сотских, стоящих за его
спиной. Пешцы и конники незаметно для врага расположилась в
еловом перелеске, окружающем развалины сожжённого села
Долгомостье и татарский стан. Сторожи врага, задремавшие к
утру, были бесшумно вырезаны. Пришло время для решающего
удара.
–
Начнём атаку, когда загорится вон тот стог сена. – Князь
указал на почернелую скирду на самом краю села, размашистым
жестом перекрестился. – Да поможет нам Бог и Пресвятая
Богородица!
Эмир Гази Барадж проснулся. Рука потянулась к бурдюку с
кумысом, молоко степной кобылицы утолило жажду. Из угла
шатра раздался девичий стон. Эмир сладко потянулся – хороша
была пленница, молода, непокорна, но ему нравилось уламывать
строптивых невольниц. Поспать бы ещё, а утром прибудут
смольняне с изъявлениями покорности – кто осмелится
противостоять воле великого хана? Тихий шорох прервал
размышления Гази Бараджа, заставил открыть глаза. И вовремя:
пленница, укрощённая, как казалось, ночью, с ножом в руке
пыталась подобраться к нему. Сухая жилистая рука эмира
перехватила тонкую девичью руку, нож выпал. Гази Барадж
бросил пленницу навзничь, с сожалением посмотрел на ладное
девичье тело, проглядывающее сквозь разорванное платье,
хотел отдать её нукерам, но передумал и привычным движением
всадил кривой клинок в горло своей жертвы. Полог шатра
приоткрылся, Эмир раздражённо повелел вошедшим слугам:
–
Принесите ещё кумыса! И бросьте эту падаль в костёр!
Гази Барадж вышел из шатра, направился к костру. Всё шло не
так, как задумывалось: путь к Смоленску через дремучие леса
и непроходимые топи давался с трудом – только передовой
отряд сумел выйти к Долгомостью; князь Ярослав, льстиво
уверявший, что одного появления грозного эмира достаточно
для победы, так и не принёс ясного ответа от смольнян...
Раздумья Гази Бараджа прервал неожиданно загоревшийся стог
сена у самого лагеря, и тревожные возгласы нукеров, которые
в ужасе указывали на полночь15 – со стороны Смоленска из
близлежащего ельника выезжали и строились для атаки конные
оружники. «Как они посмели?! Да я... Да я весь их город
сожгу!» – подумал взбешённый Гази Барадж и неожиданно в
удивлении замер: куда подевались татарские сторожи? Почему
враг смог подобраться так близко? Эмир растерянно глядел на
встревоженный стан, на застигнутых врасплох воинов, тщетно
пытавшихся добраться до своих коней. Русичи выпустили один
рой стрел, другой. Татары толпами падали под жалящими
ударами стрел. А к шатру уже мчались вражеские всадники в
сверкающих доспехах. Гази Барадж был готов проклясть самого
себя за то, что не дождался большей части своего тумена16 –
закованных в брони булгарских бахадуров17, метких лучников и
половины союзной дружины русичей, а поспешил вперед по узкой
лесной дороге с тысячей всадников. Эмир едва успел
уклониться от просвистевшей у виска стрелы, развернулся,
метнулся к стоящему за шатром иноходцу, вскочил и, не
оглядываясь, помчался прочь. Мелькнул впереди бобровый плащ
князя Ярослава – «верный союзник», бросив своих воинов, как
трусливый заяц спешил спрятаться в ельнике за ручьём.
Оглянувшись, эмир увидел, как неудержимо ринулась на его
стан конная дружина смольнян, как падали под беспощадными
ударами русичей захваченные врасплох его воины...
Атака удалась. Вражеский отряд был разгромлен, немногие
уцелевшие разбежались. Оружники дорубали татар, загнанных в
болото. Князь Ростислав улыбнулся – всё шло по задуманному.
Радостно улыбающийся воевода Меркурий подъехал к князю,
бросил к копытам коня Ростислава татарский бунчук с конскими
хвостами.
Дружинники подвели к князю незнакомого воина в изорванной
одежде, поставили на колени.
–
Княже, это сотник, русич из татарских наймитов, хочет видеть
Смоленского князя, – взволнованно произнёс десятский. –
Говорит, на подходе большая вражеская конная рать.
–
Татарам служишь?! Сколько душ невинных погубил?! – гневно
обратился князь к перебежчику. Незнакомый воин встрепенулся,
обиженно произнёс:
–
Когда прошлой зимой с князем Ярославом из Киева выступили,
думали, что на подмогу к своим спешим, а вышло, супротив
русичей уже с год ходим. И не убежишь. Татары сторожат,
будто пленных. А что нам было делать? Или смерть неминучую
принять от кривых сабель, или иди с ворогами. На каждый
приступ первыми отправляют, а не пойдёшь – стрела в спину.
Как собак кормят, на все грязные дела – нас.
Ростислав презрительно усмехнулся:
–
И на наши стены с мечами полезете, иуды презренные?
–
Нет! – воин поднялся, распрямил плечи. – Хватит за ворогов
кровь проливать! Послали меня к вашему князю Владимиру
Рюриковичу передать, что ежели сеча будет, то мы вам
пособим, по татарам ударим.
–
А не заманиваешь? – с сомнением спросил Меркурий. – Хочешь
вместе с татарами нас порубить? Сотником у них был,
татарским тысячником стать хочешь?
Сотник схватился за голову, тихо завыл от обиды.
Князь Ростислав вдруг резко произнёс:
–
Посмотри мне в глаза, воин! Как тебя звать?
Сотник приподнял голову, назвал своё имя – Иванко. Все
замолчали. Сотник не опустил глаз, только горестно
промолвил:
–
Лучше убейте …
–
Я верю ему.
Меркурий подозвал к себе Богомила, тот все понял без слов.
–
Воевода, мы задержим врага, не пропустим к Смоленску, дадим
отвести полки к стенам города. Стрелами и копьями, завалами
и засеками задержим татар. Пока мы живы, никто не прорвётся
через завалы.
Князь Ростислав перекрестил сотского, жестом повелел идти,
потом, подумав, отпустил и Иванко.
Богомил провожал взором уходящие к Смоленску полки князя
Ростислава, но, услышав встревоженные возгласы дружинников,
взглянул наполдень: из густого леса, темнеющего в двух
поприщах от Долгомостья, огромной чёрной змеей выползала
вражеская конница. Несколько десятков смердов, сбежавшиеся
из окрестных деревень, начали рубить деревья, заваливая
раскидистыми елями неширокую Елнскую дорогу. Сотский
направил своих людей на помощь, а сам встревожено обратился
к убелённому сединами деду, неспешно подрубающему вековую
ель:
–
Не обойдут ли татары лесом? Тогда засеки не помогут...
Тот рассмеялся:
–
Там незамерзающие топи, а путь только один – по дороге.
С
полночной стороны сотский услышал топот копыт и вскоре
увидел воеводу Меркурия с сотней оружников, приближавшихся к
нему.
–
Всю славу без меня забрать решил? – невесело пошутил
Меркурий. – Не получится! Князь Ростислав не желал меня
отпускать к тебе на подмогу, едва убедил. Но намного труднее
было убедить Никитку и Тимошку, что ты вернёшься целым и
невредимым, хотя, по правде говоря, не уверен, что ворочусь
сам.
Эмир Гази Барадж, замёрзший, весь мокрый, без доспеха, с
одной лишь саблей, чудом не утопивший в незамерзающем болоте
своего драгоценного арабского иноходца, выбрался на Елнский
тракт прямо на пути головной сотни закованных в брони верных
бахадуров. Услужливый сотник накинул меховую шубу на плечи
эмира, велел подвести свежего коня. Не успел Гази Барадж
отдышаться, выпить глоток чёрного кумыса, как все его
нойоны18 уже расположились вокруг него. Явился и князь
Ярослав со своим седым воеводой. Эмир зло взглянул на
союзников: ох, не понравилась ему нехорошая улыбка на лице
русского воеводы, но не пришло ещё время разобраться с
Ярославом, сгодиться может. Только свирёпо прорычал:
–
Догнать! Не дать русичам укрыться за городскими стенами!
Взметнулись ввысь бунчуки, пропели трубы, и закованная в
брони конница устремилась в погоню. Гази Барадж неспешно
выехал из лесу и поднялся на пригорок, откуда знакомая
лощина была видна, как на ладони. Эмир окинул взором свой
разгромленный стан, увидел темнеющие вдали уходящие на
полночь полки смольнян, и устремившихся вдогонку бахадуров.
Но заметил и другое: проторенная лесная дорога, единственный
путь к отступающим русичам, была перегорожена срубленными
елями, и было видно, как маленькие чёрные фигурки валили всё
новые и новые деревья на пути приближающихся всадников.
Передовая сотня попыталась обойти завал, но десяток
бахадуров сразу же сгинул в незамёрзающих топях. Эмир только
глянул на тысячника – тот взмахнул рукой, и сразу же
зазвучал отрывистый рёв трубы, и сотни воинов, сошедших с
коней, устремились к засеке. Русичи ответили градом стрел,
ряды нападавших поредели. Снова зазвучали трубы, новые
отряды спешились и ринулись на смольнян. Гази Барадж не
собирался щадить своих воинов. Опытный полководец, он
понимал, что главное – прорваться через засеку, а там, в
чистом поле, ещё никто не мог устоять под ударом его войска.
У
стен Смоленска
Чуя впереди неприятеля, как хищный зверь чует добычу,
разгневанный эмир всё гнал и гнал в погоню железных
бахадуров, надеясь изгоном19 ворваться в Смоленск вослед за
отступающими русичами. Весь предыдущий день и всю ночь
пришлось прорываться сквозь многочисленные завалы – поредели
полки Гази Бараджа. Солнце ещё только поднялось над
заиндевевшим лесом, когда перед эмиром, стоящем на вершине
крутого холма, распростёрся огромный город с высокими
валами, глубокими рвами и оврагами, окружавшими дубовые
стены, с горящими золотом куполами многочисленных церквей.
К безмерной радости Гази Бараджа у ворот толпились
отступающие в панике смоленские полки. Эмир с пренебрежением
посмотрел на князя Ярослава, приведшего свою отставшую
дружину только под утро, повернулся к нойонам, с почтением
ожидающих изъявления его воли.
–
Теперь наступило время сражения – пора славы и чести. Нужно
быть храбрыми. Презренный враг дерзнул противиться воле
Вечного неба и Великого хана. Уничтожьте всех, и старых и
малых! Я велю казнить каждого, кто приведёт ко мне пленного!
Вперёд!
И
земля задрожала от топота копыт тысяч и тысяч коней его
верных воинов. Тяжёловооружённым всадникам первого удара,
огромным богатырям в сверкающих доспехах, вооружённым
тяжёлыми копьями, мечами и топорами, по замыслу эмира
предстояло сломить полки смольнян, а на стены, под камни и
кипящую смолу, должны были взбираться презренные «союзники»
– русичи князя Ярослава.
Братья Богомилычи тревожно вглядывались вдаль: вот из
темнеющего на холме леса выехали немногочисленные
отступающие дружинники воеводы Меркурия и, понукая
измученных коней, скрылись в близлежащей лощине. «Почему
отец не взял нас с собой? Мы бы там пригодились, –
встревожено думал Никитка. – Жив ли батяня, воевода
Меркурий, остальные дружинники?»
Размышления старшего брата прервал испуганный возглас
Тимошки:
–
Смотри, лес ожил!
Никитка вгляделся в даль и понял, что это не лес, а тысячи
татар огромной чёрной волной выплеснулись из тёмного бора и
начали заполнять собой поля и перелески, грозя смести всё на
своём пути. Посмотрев по сторонам, он увидел растерянное
лицо младшего брата, побелевшие от страха лица стоящих возле
него смольнян. Вдруг зазвучали колокола всех смоленских
церквей. Оглянувшись, юноша увидел, как из ворот вышли
священники в ризах, неся с собой икону святой
покровительницы города – Пречистой Богородицы; князь
Ростислав, стоящий на холме, поднял вверх свой меч, и сразу
же гордо взвились стяги, гортанно пропели трубы, зазвучали
бубны, раздались призывы стоять твёрдо, надеясь на Бога, не
озираясь назад.
Враг приближался прямо к волчьим ямам с заострёнными кольями
на дне, закрытыми ветками. Никитка оглядел ополченцев,
подумал: выдержат ли плохо обученные горожане страшный удар
врага? Должны выдержать, недаром князь Ростислав добавил к
каждой сотне неопытных ратников по десятку дружинников. За
несколько перестрелов20 до чела смольнян стройные ряды татар
вдруг замедлили свой бег, строй нарушился: десятки всадников
рухнули в ямы, послышались хриплые крики раненых и
умирающих, жалобное ржание напоровшихся на колья коней.
Молодой воин видел, как падали в ямы враги, но огромная
волна продолжала свой путь к смоленским полкам. Темная туча
стрел взвилась над вражеской конницей и закрыла небо.
Никитка едва успел прикрыться щитом – одна стрела
просвистела над самой головой, две впились в щит. Он
огляделся по сторонам: ряды смольнян поредели. Сотский
хрипел и медленно оседал на землю, пытаясь извлечь из шеи
чёрную стрелу. Никитка растерянно поискал взглядом Тимошку –
младший брат уже лежал навзничь, стекленеющие глаза смотрели
в серое, покрытое тёмными тучами небо, а из груди торчали
две, пробившие кольчугу, вражеские стрелы. Лавина татарских
всадников победно приближалась.
–
Сотского убили! – раздался чей-то испуганный крик.
Каким-то звериным чутьем Никитка вдруг понял, что, ещё
немного – и прозвучит призыв спасаться, ополченцы побегут, и
тогда всё будет кончено.
–
Не отступать! Побежав – не уйдёшь! – во весь голос прокричал
он. – Сомкнуть ряды! Приготовить сулицы21! Вперёд!
Никитка устремился вперёд, метнул сулицу в приближающихся
всадников, выхватил меч и ринулся навстречу врагу. Молодой
дружинник видел, как десятки сулиц смели первые ряды татар,
оглянулся: вся сотня, сомкнув строй и выставив копья,
устремилась за ним. Стоящие за спиной лучники выпустили по
одной стреле, второй, третьей – не один десяток недругов
вылетел из седёл. Никитка увернулся от копья налетевшего
татарина, ударом меча подсёк ноги огромного чёрного коня.
Упавшего с коня закованного в железо великана ударом топора
добил бежавший за юношей ратник. Взлетела ввысь кривая
сабля, но выдержал прочный щит, и ответный удар Никитки
разрубил доспех на всаднике. Смольняне врубились в
расстроенные ряды врага, начали теснить оторопевших
бахадуров.
Меркурий, укрывшийся за раскидистой елью на краю небольшого
леска, видел, как смольняне двинулись навстречу врагам.
Сотни сулиц полетели в приближающихся закованных в железо
всадников, смели их первые ряды. Только одна сотня русичей
замешкалась, подалась назад. Воевода отметил, как князь
Ростислав, следивший за битвой с высокого холма у ворот, с
полусотней дружинников направился туда. Но какой-то,
показавшийся знакомым, дружинник остановил, сплотил
растерявшихся смольнян, повел на врага. Волчьи ямы, сулицы и
сотни стрел, выпущенные смоленскими лучниками, погасили
таранную силу удара неприятельской конницы. Волна татар
докатилась до смоленских полков, и, изрядно поредевшая после
кровавой рубки, отхлынула. Смольняне устремились в погоню.
Пришло время и для дружины Меркурия: сотни конных оружников
вылетели из близлежащих оврагов и сплошной стеной неудержимо
понеслись на врага. Стремительно мчались дружинники,
сверкали брони, шеломы, наконечники копей, развевались
плащи. И первым летел на врага Меркурий.
Сквозь шум битвы послышались пронзительные звуки труб,
опытные вражеские нойоны перестроили ряды, бросили против
отряда воеводы новые сотни закованных в брони всадников. И
нашла сила на силу, противники со страшным грохотом
столкнулись. Треск ломающихся копий, стук мечей, ржание
коней, вопли умирающих зазвучали над полем. Меркурий
отбросил щит и, двумя руками ухватившись за свой тяжелый
меч, врубился в строй недругов, беспощадно круша врага. Сеча
вокруг него кипела вдвое, втрое ожесточеннее, чем в других
местах. И дрогнули непобедимые досель бахадуры, начали
подаваться назад. В это же время почти из-за каждого куста,
из-за каждого деревца во врага полетели меткие стрелы
смоленских лучников. И сразу же над рядами союзной татарам
дружины Ярослава взметнулся стяг с образом Богородицы,
послышался клич:
– За землю Русскую! Пособим смольнянам! Смерть татарам!
Меркурий увидел, как заметался на холме эмир Гази Барадж, но
тщетны были его попытки воодушевить расстроенные отряды –
татары заметались, начали разворачивать коней. Первым
помчался с поля боя князь Ярослав, спасаясь от своей, уже
бывшей, дружины.
Смольняне наседали, их острые копья, тяжёлые мечи и жалящие
стрелы десятками вышибали из сёдел и уцелевших бахадуров, и
легко вооружённых лучников. Меркурий с сотней оружников
устремился к вражескому полководцу, сметая всех на своём
пути. Но эмир, бросив на произвол судьбы ещё сражавшихся
воинов, устремился прочь. Вскоре отступление тумена
превратилось в бегство.
К
полудню сеча закончилась.
Князь Ростислав объезжал ряды ликующих смоленских полков.
Радостные возгласы ратников ласкали слух князя:
–
Слава князю Ростиславу! С нами Бог! Постояли за землю
Русскую, за Смоленск!
Ростислав понимал, что нет сил довершить разгром врага: в
битве пала половина ополченцев, а конным оружникам,
измученным тяжёлым отходом и кровавым боем, не догнать
быстроногих коней отходящих врагов, но содеялась великая
победа – отстояли Смоленск.
Ростислав подъехал к Меркурию, с добродушной усмешкой
промолвил:
–
Хотел бы я видеть того, кто посмеет отрубить тебе голову за
твой подвиг.
Меркурий в ответ печально улыбнулся князю, и они направились
в сторону отряда русичей, недавних союзников эмира. Их
воевода, седовласый старик, преклонил колено перед
Ростиславом, попросил позволения служить Великому
Смоленскому князю. Князь одобрительно кивнул, поднял с колен
воеводу, поприветствовал сотника Иванко. Немного осмелев,
старик-воевода сказал:
–
Великий княже, Михаил Черниговский, став князем Киевским, не
только не подсобил постоять за свою отчину – Чернигов, но,
убоявшись приблизившегося татарского войска, сбежал из Киева
в Угры. Кто же защитит осиротевшее сердце земли Русской –
стольный Киев?
Князь Ростислав радостно улыбнулся, приободрился, взглянул
на Меркурия. Тот помолчал немного, потом задумчиво произнёс:
–
Не раз стольный Киев бывал под Смоленскими Ростиславичами.
Но сумеешь ли ты, став Великим князем Киевским, сплотить
землю Русскую против окаянных татар? Сам видишь, что многие
смольняне пали в битве, сотни изранены,
а литовцы князя Миндовга уже который год угрожают границам
княжества –
хватит ли сил сражаться и с Литвой и с татарами?
–
Но как не защитить Киев – мать городов русских?
Меркурий покачал головой, он-то хорошо знал, как привязан
князь Ростислав к великому Киеву, как удручен был, когда ему
пришлось вместе с князем Владимиром покинуть стольный город.
Но поддержат ли Ростислава другие русские князья и выступят
ли сообща против татар, забыв прежние распри?
Воевода медленно двигался по полю – месту кровавой схватки
ополченцев с вражеской конницей. Всё поле было покрыто
телами павших. Меркурий едва нашел Никитку неподалеку от
Мологинских ворот – молодой дружинник стоял на коленях у
тела своего младшего брата. Возле Никитки воевода заметил
рыдающую стройную девушку, вспомнил, как Богомил перед
последним боем поведал ему о невесте старшего сына,
соседской девочке-сироте Любаве, о готовящейся свадьбе.
Услышав стук копыт, Никитка повернул к воеводе голову – на
Меркурия с надеждой смотрели глаза, полные боли и тоски.
Воевода печально покачал головой.
–
Мой друг сотский Богомил пал в бою с татарами на подступах к
городу. Князь видел тебя в бою – с этого дня ты сотский.
Ростислав Мстиславич с дружиной идёт на Киев, а старый князь
сможет возглавить смольнян, если нападёт Литва...
Никитка поднял взор на воеводу. Любава заголосила, бросилась
к юноше, обняла, повернула к воеводе залитое слезами лицо,
простонала:
–
Не пущу! Один он остался... Как я без него? Жизни мне не
будет...
–
Никита Богомилыч, – обратился Меркурий к Никитке, – сотня
Богомила ждёт, кто поведёт её в поход? Наполовину поредела
дружина...
Никитка помолчал, привстал с колен, поправил кольчугу, шелом
и дрожащим от волнения голосом спросил:
–
Где отцова сотня? – И, повернувшись к Любаве, печально
произнёс: – Свадьбу сыграем по возвращении из Киева, если
доведётся...
Но не успел князь Ростислав Мстиславич обжить
великокняжеский терем в Киеве, как пришли вести из Смоленска
о смерти старого князя Владимира Рюриковича, о новом
нашествии Литвы: брат литовского властелина Миндовга князь
Выкинт с братичами Ердзавидом и Товтивиллом захватили
смоленские города Ростиславль, Витебск и Полоцк, стоят под
Смоленском, отдельные отряды доходили даже до Вязьмы.
В лето 6748 от сотворения мира (1240 год)
Смоленск
Мерно гребли вёсла, лодии воеводы Меркурия плыли вверх по
Днепру. Старый город Гнёзно22 остался позади. С правой
стороны в лучах восходящего осеннего солнца засверкали
купола взмывшего к небесам храма Михаила Архангела,
сооружённого ещё князем Давидом Ростиславичем23 . Именно в
этой церкви крестили малолетнего Меркурия. На всю жизнь
запомнил он ощущение покоя и благодати, сошедшего на него в
храме, залитом светом и словно дотянувшемся до небес...
Воевода посмотрел на хмурого сотского Никиту, улыбнулся:
–
Не тревожься, ждёт тебя твоя Любава, честную свадебку
сыграем, посажённым отцом у вас буду.
–
Дождётся ли? Ведь не успел с нею повидаться, когда месяц
назад с дружиной о двуконь примчались из Киева отгонять
литву от стен Смоленска.
–
Тяжёлое было время, но, узнав об опасности, угрожающей
Смоленску, нельзя было не поспешать на помощь. Князь
Ростислав Мстиславич в стольном Киеве с малой дружиной
остался. Знать бы, как он там?
Лодии пристали к малой пристани напротив Мономахова собора.
Воевода с десятком дружинников сошёл на берег, по Великой
улице, тянущейся вдоль Днепра, направился к Днепровским
воротам, ведущим внутрь крепости. Будет о чём говорить на
вече: литовские отряды, угрожавшие Смоленску, сокрушены,
захваченные врагом города освобождены. Оставалось убедить
смольнян направить полки в Киев, в помощь князю Ростиславу.
Едва вступив в город, воины увидели наполовину сгоревший
вечевой помост. Они растерянно замерли, охваченные
предчувствием непоправимой беды. Сот-
ский Никита предложил двинуться к терему посадника, но
Меркурий не успел дойти до посадского двора: несколько
десятков незнакомых ему дружинников внезапно напали и
обезоружили его маленький отряд. Один лишь Никита успел
выхватить меч, но удар боевым топором сбил сотского с ног. К
воеводе подошёл богато одетый юноша, в котором Меркурий
узнал Андрея, сына князя Ярослава Всеволодича. Княжич
приказал вернуть воеводе меч, сказал, что Великий князь
Смолен-
ский ожидает его для беседы.
–
Какой «князь Смоленский»? Вече утвердило нового князя?
–
Урядили смольнян, – угрюмо молвил Андрей, указав на
развалины помоста.
Оглянувшись окрест, воевода увидел, что и на месте отдельных
усадеб лучших смоленских людей дымились руины.
Княжич склонился над Никитой, убедился, что сотский жив,
вопросительно посмотрел на воеводу.
–
Вели отнести сотского к нему домой, – попросил Меркурий. –
Живёт он на Смядыни, недалеко от церкви, за ним невеста
приглядит.
Андрей согласно кивнул.
Меркурия ввели в большую палату. На великокняжеском кресле,
на том, месте, где воевода привык видеть старого князя
Владимира Рюриковича, сидел князь Всеволод Мстиславич24.
Возле новоиспечённого смоленского князя, на не менее
разукрашенном кресле, небрежно развалился Ярослав Всеволодич,
прежде князь Киевский, а ныне Великий князь Владимирский,
наместник татарского хана на Руси. За ними толпились воеводы
в богатых одеждах, с дорогим оружием. Рука Меркурия
потянулась к мечу, но идущие следом дружинники схватили его
за руки, быстро обезоружили.
Князь Ярослав недобро засмеялся, встал, прошёлся перед
воеводой, посмотрел на понуро стоящих вдоль стены немногих
лучших смоленских людей, начал говорить:
–
Узнав об опасности, угрожающей стольному городу Смоленску, о
смерти князя Владимира Рюриковича, я немедленно собрал
дружину и поспешил на выручку. Городу был нужен новый
великий князь, и законный наследник, мой шурин и верный
друг, князь Всеволод, старейший потомок славнейшего
Смоленского князя Ростислава, занял отчий стол.
–
Где же вы все были, когда враг стоял у ворот Смоленска? – с
укором перебил Меркурий Владимирского князя.
Ярослав Всеволодич презрительно рассмеялся.
–
Одно только известие о моём появлении обратило в ужас диких
литовских разбойников, хотя я благодарен тебе, воевода, за
то, что ты немного помог мне в деле защиты стольного города.
Я хочу отблагодарить тебя.
Меркурий, с негодованием слушая князя Ярослава, хотел
возразить, но передумал, вспомнив об оставленном без
поддержки в Киеве князе Ростиславе, опустился на колено и
попросил:
–
Дозволь собрать полки в помощь Киевскому князю Ростиславу
Мстиславичу.
–
Ты, я вижу, не знаешь последних вестей. Вскоре после твоего
отъезда в Смоленск князь Ростислав был смещён с киевского
стола князем Даниилом Романовичем. Его увезли в Угры вместе
с его трусливым победителем, бросившим Киев при приближении
татарского войска.
Потрясённый воевода схватился за голову, тихо застонал, но
Ярослав, будто не замечая, продолжал:
–
Пришли печальные вести, что Ростислав Мстиславич преставился
по дороге в Угры. Поговаривают, что ему в этом помогли. –
Князь Ярослав многозначительно посмотрел на воеводу,
усмехнулся. – Громадное татарское войско уже стоит у стен
Киева, а после двинется на Смоленск. Неужто ты мнишь, что
ваша победа под Долгомостьем и у стен города останется без
кары Бату-хана? Но великий хан, сын Неба, уважает смелых
противников. Как наместник великого хана на Русской земле, я
обещаю тебе прощение, если ты возглавишь смоленские полки во
время совместного великого похода к последнему морю. Разве
не хочешь ты покарать наших врагов за смерть князя
Ростислава? Великий хан знает, что ты из знатнейшего
чешского рода, и предлагает тебе корону Пржемысловичей. Не
грезил ли ты вернуться господином на родину твоих предков?
Меркурий с горечью посмотрел на князя Ярослава.
–
Княже, как же плохо ты меня знаешь! Уж лучше я приму смерть,
чем буду татарам прислуживать!
Князь Всеволод вскочил со своего кресла, угодливо посмотрел
на Ярослава Всеволодича, потом визгливым голосом повелел:
–
Воеводу в поруб25, на хлеб и воду!
Дружинники схватили Меркурия за руки, связали, повели из
палаты. Воевода видел, как княжич Андрей бросился к отцу,
начал о чём-то умолять, но Ярослав только раздражённо
отмахнулся от него.
Утром морозного зимнего дня бывший сотский Никита и его
молодая жена Любава глядели с высокого вала крепости, как
длинной змеёю выползали из Мологинских ворот полки
Смоленского князя Всеволода Мстиславича. Понуры были головы
воинов, безрадостны их лица, не слышалось весёлых песен, не
летели во-
след пожелания смольнян вернуться с победой. Стоном и плачем
провожали жители Смоленска своих воинов, идущих не на защиту
русской земли, а в бесславный поход покорять для великого
хана новые земли «до последнего моря» – такова была «плата»
за спасение стольного града от татарского разграбления.
Смольняне двигались мимо бесчисленного множества шатров
армии хана Орду и эмира Гази Бараджа, стоящих станом у самых
городских стен. С высоты покрытого снегом холма, сидя на
вороном жеребце, брат Бату-хана Орду наблюдал за выходом из
городских стен смоленских полков, а чуть поодаль булгарский
эмир раздражённо бил плетью по лоснящимся бокам своего
белоснежного иноходца. Гази Барадж второй год мечтал
отомстить непокорным смольнянам за недавний позор своего
поражения, однако пришлось уступить хану Орду, отложить свою
месть. Поредели некогда могучие тумены – великое множество
татарских и булгарских воинов пали во время бесчисленных
битв и стычек с непокорными русичами. Эмир понимал, что
нельзя было идти в последний Великий поход без союзных
русских дружин. Союзником числился даже литовский
князь-изгой по имени Аскал со своими дикими литвинами.
К
хану с почтением подъехал Ярослав Всеволодич, что-то
подобострастно сказал на ухо. Орду широко улыбнулся,
радостно засмеялся, подозвал к себе эмира.
–
Доблестный эмир, наш верный друг князь Ярослав приготовил
тебе драгоценный подарок. – Орду жестом приказал подвести к
эмиру русского воеводу Меркурия в некогда богатых, а теперь
изодранных и грязных одеждах. – Ярослав дарит тебе твоего
обидчика.
Гази Барадж подъехал к пленнику, присмотрелся. Да, это был
тот самый русский воевода, который посмел противостоять ему
прошлой осенью, вынудив непобедимого до того дня полководца
бежать прочь от стен Смоленска.
Меркурий тоже узнал эмира. Не так он чаял встретить врага,
не со связанными руками. Вот если бы у него был меч...
Воевода гордо посмотрел в раскосые глаза недруга, ожидавшего
услышать просьбы о прощении, мольбы о пощаде, с вызовом
произнёс:
–
Чему ты радуешься, эмир? Не в честном бою ты меня победил, а
захватил изменою. Делай со мною, что хочешь, но помни: верю
я, объединяться князья русские и погонят вас, поганых, с
нашей святой земли!
По знаку взбешённого Гази Бараджа двое нукеров силою
поставили Меркурия на колени. Эмир соскочил с коня, подошёл
к непокорному воеводе, взмахнул кривой саблей... и
отсечённая голова Меркурия покатилась по заснеженной земле.
–
Оставить диким зверям на прокорм! – отрывисто повелел
Ярославу Гази Барадж.
Князь Ярослав подобострастно согнулся в седле, пряча
ухмылку, и, дождавшись приглашения на праздничный пир в
честь Великого хана, направился к ханскому шатру.
Видевший всё с высокого вала Никита застонал, и, обняв
Любаву, заплакал от обиды.
На третий день после выступления смоленских полков в тот
злосчастный поход около десятка горожан собралось на месте
казни Меркурия. Не посмели дружинники князя Ярослава
воспрепятствовать смольнянам, когда те подняли тело воеводы,
приложили голову к туловищу, и медленно понесли через
Мологинские ворота по Пробойной улице в Мономахов собор.
Первым нёс тело Никита, вместе с ним шли инок Ефрем,
старый26 тысяцкий Михалко и коваль Добронрав. По пути всё
более и более горожан присоединялись к ним.
Весть о том, что смольняне внесли тело Меркурия в город,
застала князя Ярослава в теремной церкви, на молебне об
успешном завершении похода полков князя Всеволода
Мстиславича в Ляхи и Угры. Епископ Лазарь, читавший молитвы,
увидел, как зло скривилось лицо князя, как он вскочил с
колен и, грубо расталкивая всех своих домочадцев, направился
к выходу, раздражённо велев усатому воеводе со шрамом на
лице немедля собрать сотню дружинников.
Ярослав Всеволодич встретил смольнян на подходе к Мономахову
собору и подумал, что почти весь город вышел проводить в
последний путь своего убиенного воеводу. Князь с отрядом
преградил дорогу горожанам.
Тело Меркурия поднесли ближе. Если бы Ярослав прежде не
видел обезглавленное тело казнённого воеводы, то не поверил
бы сейчас своим глазам: Меркурий лежал перед ним со
спокойным, умиротворённым лицом, словно живой; след от удара
эмирской сабли исчез, будто и не было его вовсе.
Князь заметно растерялся. Из толпы негромко прозвучало:
–
Отошёл бы ты, княже, от греха подальше, а то неровён час...
Да и холуёв своих попридержи. Татары-то уже далеко, если
что, не помогут. Ехал бы ты восвояси... К себе в Новгород.
Ярослав хотел приказать своим слугам разогнать толпу, а тело
Меркурия бросить за воротами, но, оглянувшись, увидел
потрясённых воеводу и сотского, и почти всех своих
дружинников, стоящих на коленях, со слезами на глазах.
Подъехал княжич Андрей, приблизился к князю, тихо произнёс:
–
Отец, не гневи Бога, отступись. Если, не приведи Господь, в
колокол зазвонят, вече созовут, то весь город супротив нас
встанет, красного петуха пустят...
Ярослав Всеволодич растерянно смотрел то на Андрея, то на
дружинников, то на всё увеличивающуюся толпу смольнян,
потом, злобно стегнув плетью коня, обратился прочь,
сопровождаемый только несколькими слугами. Непокорный сын27
и дружинники, обнажив головы, примкнули к смольнянам...
И
так записал летописец: «Святого же Меркурия тело честно с
великою честию, со псалмы и песнями вземше и положиша в
церкви Святыя Богородица на предклиросе его на единой стране
от красных врат». Над ракой повесили щит, копье и доспехи
воеводы. А на месте казни – на «месте крови», за воротами,
поставили часовенку.
***
Через полтора года вернулись из дальнего похода Смоленские
полки. Кровавую славу принёс тот поход, много рыцарей из
ляшской, чешской, угорской и немецкой земель пали в боях с
ратниками князя Всеволода, да и немногие из смольнян
вернулись живыми.
Князь Ярослав Всеволодич вскоре принял смерть, отправившись
в татарскую ставку с великими подношениями. Поговаривали,
что не угодил он чем-то великому хану и, от поднесённого
тайком яда, умер в мучениях.
На князе Всеволоде пресёкся его род, и после его смерти в
Смоленске утвердились потомки князя Ростислава Мстиславича,
последнего Великого князя Смоленского и Киевского. С тех пор
лишь изредка смоленские князья ездили «с поклоном», в Орду,
не выпрашивали себе ярлыков на княжение, поэтому
неоднократно бывали под Смоленском татарские рати. Но при
каждом появлении врага смольняне с молитвами Пресвятой
Богородице и Святому мученику Меркурию выносили хранившееся
в соборе оружие, и каждый раз одерживали над врагом победу.
Не ступала более нога татарина на землю Смоленска.
|
