|
Не запираем нашу дверь
Оренбургское региональное отделение
Союза российских писателей
Оренбургское региональное отделение Союза российских
писателей организационно оформилось в конце 1991 года, и
тогда в нем было всего четыре человека. Сейчас в областной
организации СРП состоит 26 литераторов. Это и известные
мастера – прозаик, критик Лев Бураков, прозаик Николай
Струздюмов, поэт, историк Виктор Арефьев (живет в Бузулуке).
Это и лауреат премии «Оренбургская лира» прозаик Иван Юлаев,
детский поэт Валерий Левановский из Бугуруслана, лауреат
Бажовской премии поэт Михаил Резинкин (его стихотворение
вошло в антологию «Строфы века», собранную Евгением
Евтушенко), поэт Иван Малов, поэт, переводчик Юрий Лифшиц
(Орск). Среди принятых в СРП за последние годы –
оренбургский писатель и бард, редактор газеты «Оренбургская
неделя», заслуженный работник культуры Российской Федерации,
лауреат премии «Оренбургская лира» Александр Аверьянов,
краевед и прозаик, редактор газеты «Гайская новь» Василий
Балаков, поэт, переводчик Сергей Хомутов, поэт Юрий
Селивёрстов, прозаик Олег Маслов, поэты Ольга Смирнова,
Сергей Котельников, Алексей Хальзунов, Елена Тарасенко,
прозаик Вячеслав Рыбкин. К сожалению, недавно ушли из жизни
два больших оренбургских писателя – ветеран Великой
Отечественной войны Анатолий Рыбин и знаменитый
литературовед Леонид Большаков…
Оренбургское отделение СРП выпускает ежегодный альманах
«Башня», в котором публикуются лучшие произведения
оренбургских писателей – членов СРП и, конечно, стихи, проза
наших талантливых, хотя и не «обилеченных» пока земляков.
Под эгидой нашего отделения выходят две книжные серии:
«Автограф» – книги, которые знакомят читателей с еще не
выходившими произведениями оренбургских авторов, и серия
«Новые имена» – стихи и проза молодых оренбуржцев в
книжечках карманного формата. С 2004 года вновь проводится
литературный конкурс «Оренбургский край – XXI век»,
победителям которого предоставляется возможность издать свои
книги.
Оренбургское отделение организует творческие встречи с
читателями как в Оренбурге, так и за его пределами,
презентации новых книг членов СРП и номеров альманаха
«Башня». Чаще всего они проходят в читальном зале областной
библиотеки имени Крупской, но вот, например, серия «Новые
имена» была представлена публике в литературной кофейне на
улице 9-го Января, а серия «Автограф» – в магазине «Мир
книги» на улице Туркестанской, поскольку там у нашего
отделения СРП открылся отдел, где можно найти практически
все новые книги оренбургских писателей, в том числе членов
Союза писателей России.
За последние годы оренбуржцы – члены СРП публиковались в
«толстых» журналах «Москва», «Урал», «Врата Сибири», в
альманахе «Чаша круговая» (Екатеринбург). Этому немало
способствовало вступление Оренбургского отделения СРП в
Ассоциацию писателей Урала, членами которой сейчас являются
уже 15 региональных организаций обоих писательских союзов.
В
мае 2003 года молодой прозаик Олег Маслов был направлен нами
на Всероссийское совещание молодых писателей в город Ишим
Тюменской области и получил высокую оценку руководителя
семинара прозы Владислава Крапивина. Уже в октябре того же
года в серии «Автограф» мы издали первую книгу Маслова, а в
марте 2004-го Олег был принят в СРП. Это, на мой взгляд, и
есть идеальная модель работы нашего регионального отделения
Союза российских писателей, потому что главной своей задачей
мы считаем помощь талантливым писателям области в издании их
произведений, в оценке из работы, в выходе к читателю. А для
наиболее достойных литераторов открываем двери в
профессиональное писательское сообщество – Союз российских
писателей.
Вячеслав МОИСЕЕВ,
председатель Оренбургского регионального отделения Союза
российских писателей,лауреат Всероссийской литературной
премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка.
Вячеслав Моисеев
«СНЕЖОК» В ТАТЬЯНИН ДЕНЬ
Глава из документальной повести «Репетиция Апокалипсиса»
СООБЩЕНИЕ ТАСС
В
соответствии с планом научно-исследовательских работ, в
последние дни в Советском Союзе проведено испытание одного
из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение
действия атомного взрыва.
При испытании получены ценные результаты, которые помогут
советским ученым и инженерам успешно решать задачи по защите
от атомного нападения.
Газета «Правда», 17 сентября 1954 года.
Сначала – вспышка ярче молнии. Свет – сильнее солнца. Те,
кто, вопреки запретам, смотрел на огненный шар, лишились
зрения на минуту-другую. Люди услышали страшный треск –
мощнее грома, будто в небе руки великана рвали листовое
железо. Земля качнулась, словно люлька.
В
небо поднимался огромный огненный столб, его верхушка
закручивалась в гигантский купол, переливавшийся всеми
красками радуги. Исполинский атомный гриб стоял над тем
местом, где всего несколько секунд назад шелестела дубовая
роща, цвели полевые цветы, журчали родники, пели птицы.
Вскоре шляпка радиоактивного гриба оторвалась, превратясь в
облако, и поплыла на северо-восток…
Так очень коротко, суммируя воспоминания многих очевидцев,
можно описать Тоцкий атомный взрыв, произошедший в 9 часов
33 минуты 14 сентября 1954 года.
В
шесть часов утра бомбардировщик «Ту-4» с атомным «изделием»
на борту вылетел с аэродрома в Ахтубе под Астраханью. Он
летел в сопровождении пяти истребителей. Двенадцать членов
экипажа бомбардировщика видели в иллюминаторы, что очень
близко справа и слева от «Туполева» все время летят два
истребителя, а позади – три. Они прекрасно знали, что
самолеты позади – это охрана. А по бокам идут «контролеры» с
полным боекомплектом, которые должны в случае отклонения
«Ту-4» с бомбой от намеченного маршрута (который проходил
над городами и крупными поселками) дать его пилоту некоторое
время для исправления ошибки, и если он не вернется на курс,
то уничтожить самолет. Думаю, это вряд ли могло
понадобиться, потому что экипаж, по отзывам очевидцев, был
подобран опытный и уже сбрасывал атомные бомбы на
Семипалатинском полигоне.
О
взлете бомбардировщика войскам сообщили через
громкоговорящие установки и затем через каждые полчаса
говорили, сколько времени осталось до сброса бомбы. За
десять минут до взрыва был дан сигнал «атомная тревога», по
которому все должны были уйти в укрытия, а экипажи танков,
САУ и бронетранспортеров – занять места в своих машинах и
задраить люки. Начался поминутный отсчет времени. Напряжение
возросло до предела. Воздух звенел напряженной тишиной.
Приближался кульминационный момент учений, проходивших под
кодовым названием «Снежок».
В
девять часов тридцать три минуты по местному времени
прозвучало:
–
Сброс!
Бомба отделилась от бомбардировщика на высоте 8 тысяч
метров. Спустя 45 секунд, когда бомба находилась на высоте
350 метров, произошел взрыв. Его мощность оценивается в
40-50 килотонн, но большинство участников учений и
специалистов склонны говорить именно о 40 килотоннах.
Если верить участнику событий полковнику И. И. Кривому, при
подлете самолета «Ту-4» с бомбой к цели командующий учениями
маршал Г. К. Жуков находился на первом пункте наблюдения в
районе горы Медвежьей (10,5 километра на юго-восток от
эпицентра) и прошел на открытую деревянную смотровую
площадку, предпочтя ее траншеям и бетонному бункеру с
амбразурами. Вслед за ним, конечно же, направились все
советские военачальники и зарубежные гости – министры
обороны стран «народной демократии», в том числе Китая.
После взрыва атомной бомбы мощная взрывная волна дошла и до
этого наблюдательного пункта, посшибав головные уборы и с
самого Жукова, и с маршалов Конева и Рокоссовского, сметя со
смотровой площадки табуреты, приготовленные для
руководителей учений и приглашенных. Согласно воспоминаниям
очевидцев, маршалы даже бровью не повели. А вот их адъютанты
побежали за фуражками своих патронов. Когда Георгию
Константиновичу вскоре принесли фуражку, свидетельствует
Г. С. Якименко, полковник в отставке, а в 54-м начальник
оперативного отделения соединения, он повертел ее в руках и,
улыбнувшись, произнес: «Кто-то успел в ней картошку
пожарить». Адъютант не нашел головного убора маршала и
принес ту фуражку, что первой подвернулась под руку – нельзя
же четырежды Герою Советского Союза, маршалу и руководителю
учений нарушать форму одежды!
–
Каждому солдату и офицеру было определено его место на
момент взрыва, – вспоминает тот же Григорий Сидорович
Якименко. – Я находился на наблюдательном пункте, в укрытии.
И когда грянул взрыв, лежал в противогазе на дне окопа.
Земля ухнула, задрожала. Между вспышкой и взрывной волной
был прогал 12–15 секунд. Они мне вечностью показались. Потом
почувствовал, будто кто-то крепко прижимает меня мягкой
подушкой к земле. Поднявшись, увидел взметнувшийся в небо на
полкилометра атомный гриб. Что и говорить, зрелище не для
слабонервных! Потом я не раз по долгу службы показывал
заснятый в тот день «Фильм № 205» и всегда, когда видел на
экране исполинского «джинна», озноб ощущал, вспоминая
увиденное воочию.
Старшина Иван Емельянович Кушайков утром 14 сентября открыл,
согласно приказу, все окна и двери на своем складе, а потом
поехал домой, в райцентр Тоцкое:
–
Вырыл траншею, перекрыл досками, тряпками, сверху зеленью –
ботвой, ветками (так рекомендовали). Жену с дочкой туда
посадил. А сам стою. Говорю, смотреть буду. Солдат кричит:
«Старшина, ложись!» Вижу, летит бомбардировщик и со всех
сторон самолеты – охраняли. Бомбу ждал. Вот она отделилась,
мне показалось, как карандаш. Тогда я лег, но головой к
взрыву. Сразу треск – гром так никогда не гремел, сколько
живу. Огненная вспышка – думал, слепой буду, минуты две не
видел, тер глаза. Потом зрение вернулось, и я увидел гриб.
Все в нем поднималось, играло красками. Потом облако пошло,
а от него лохмотья отваливались…
Тогдашний председатель Тоцкого райисполкома Федор
Илларионович Колесов вспоминал взрыв так:
–
Рядом с райисполкомом дом был кирпичный. Говорю
подполковнику, которого ко мне прикрепили: «Может, туда
пойдем?» – «Не надо, черт его знает, рухнет еще». Легли в
канавку. Тряхнуло, заходила земля. Поднялись – огненный
столб стоит огромный, страшный, по нему били из орудий, со
стороны речки Сороки летали в него самолеты, бросали бомбы,
им желательно было его разорвать. Ныряли в него и вылетали
черные.
Николай Борисович Курапов, местный житель, описывал взрыв,
пожалуй, скрупулезнее остальных. В нем совместились и бывший
военный, и историк, и просто наблюдательный человек:
–
После взрыва – страшный гуд. Земля качнулась в одну, потом в
другую сторону в считанные доли секунды. Потом
почувствовалось сильное давление воздуха. Взрывная волна
прошла, и стало секунды на две тяжело дышать – видно,
образовалось безвоздушное пространство. Барабанные перепонки
сначала давило внутрь, а потом изнутри. Мы с соседом лежали
за плетнем, ногами к эпицентру, как нам сказали. В ушах
свист, звон со скрежетом. Такое давление было, что когда
барабанные перепонки вставали на место, издавали звон на
низких тонах – вроде колокольного. Мы залезли на крышу, хотя
и предупреждали нас, что нельзя. Гриб был – ножка черная, а
шляпка красная. Как из трубы в морозный день, все
перемешалось в ней: клубы дыма, пыли, обломки. Температура
была огромная. На расстоянии двух-трех километров от
эпицентра все дубы были сожжены. Дальше деревья повалились
частью в сторону взрыва (от возвратной волны. – В. М.),
частью в противоположную. Артподготовка была такая же, если
не больше, как при зимнем наступлении на Варшаву…
А
вот свидетельство человека, находившегося в 30 километрах от
эпицентра взрыва, но в полной мере ощутившего на себе его
мощь. Анатолий Васильевич Алпатов в 1989-м, когда мы с ним
беседовали, был председателем Тоцкого районного комитета
народного контроля, а в сентябре 54-го учился в Сорочинском
ветеринарном техникуме и жил в Кирсановке (19 километров на
юго-восток от эпицентра).
–
Мы были в Сорочинске, в ветлечебнице на практике, –
вспоминает он. – В корпуса тахникума завезли жен и детей
офицеров из военного городка. День был солнечный, мы все
глаза проглядели, смотрели в сторону полигона. Первое –
вспышка! Солнце затмило. Через железную дорогу от ветстанции
старый элеватор. Его так тряхануло – стоит весь в пыли и
голуби вокруг тучей. У кузницы стекла с рамами вылетели, у
нашего техникума тоже. Стеклами порезало эвакуированных. Ну,
думаю, если тут такое, то моей Кирсановке крык. Распустили
нас, я на попутке доехал до села, а там ничего, всё стоит.
За пятнадцать минут до взрыва пришел офицер, родителям
скомандовал: «По укрытиям!» А окопы в Кирсановке заранее
отрыли в полный рост. Они одеялами накрылись и сидели.
Тряхануло сильно. Вылезать боялись, пока офицер опять не
пришел.
Жительница Сорочинска, участница Великой Отечественной войны
Юлия Григорьевна Сапрыкина вспоминает о том дне так:
–
Наш Сорочинск не предупреждали. Так, неофициально слышали,
что будут испытывать бомбу в Тоцком… Это было примерно 10-11
часов утра. Я, учитель, проводила урок со вторым классом.
Классные окна расположены в противоположную сторону от
Тоцкого. Вдруг сильный свет в окна! За этим такой страшный
гром, что мне показалось, обрушился потолок, так сильно
ударило взрывной волной по голове. Я думала, началась
бомбежка. Детям крикнула: «Ложись!» (самой сейчас смешно – к
чему?). Это инстинкт, ведь я прошла фронт. По лестнице со
второго этажа бежали ученики во двор. Всех отпустили домой.
В воздухе гудели самолеты. На душе неприятно. Пришла домой,
дом коммунальный, двухэтажный. Окна раскрылись, стекла
разбились. Печь лопнула, абажур упал, цветы все на полу – и
пыль. По радио сообщили, чтобы шли в укрытие, а где оно?
Свидетельство Ю. Г. Сапрыкиной рождает много вопросов. Разве
военные, зная рельеф местности, не понимали, что Сорочинску
угрожает взрывная волна, а затем и радиация? Ведь город
стоит на реке Самаре – по ее руслу и прошла взрывная волна,
основательно тряхнувшая Сорочинск. И как символ нашей
постоянной показухи тех лет – призывы по радио идти в
несуществующие укрытия.
Мария Кузьминична Щевелева была ребенком в 1954 году, когда
ее село Елшанка было эвакуировано в Каменную Сарму. Вот, как
она запомнила ядерный взрыв 14 сентября:
–
Свет был действительно ярче солнца, но у меня в детской
памяти осталось сравнение с молнией и сильной грозой.
Бабушка упала на колени перед иконой и истово молилась –
слезы текли ручьем. Взрослые тут же побежали к правлению
колхоза: что это и что с нашим селом?! Меня тоже понесло
туда. Плач, стоны, шум. Отец потом говорил, выделили группу
людей и направили узнать, что же с Елшанкой. Село все
горело. Но судите сами, через какое-то время нас допустили
до села, чтобы забрать продукты из погребов и картошку из
ям. От села осталась одна улица. Наш дом, то есть дом
дедушки, сгорел…
А
в это время войска «Восточных», успешно сломив сопротивление
«Западных», прошли через зараженную зону, испытав на себе
защитные комплекты и противогазы. Потом – баня, новое, с
иголочки обмундирование и заслуженный отдых в палатках. А в
урочище Дурной Гай в ходе разбора учений министр обороны
СССР Булганин заявил, что «целью учений было всеми
средствами и способами добиваться максимальной защиты всего
живого от поражающих факторов атомного оружия в
разнообразных условиях местности. Мы полагаем, что эта цель
в основном достигнута». Тут же для руководства был дан
концерт с участием московских артистов. И когда конферансье
Борис Брунов объявил песню «Как в степи сожженной», никто не
уловил в этом двусмысленности.
А
над сожженной степью летело все дальше на восток
радиоактивное облако, постепенно размываясь ветрами и оседая
на землю. Ту землю, на которой живем мы с вами.
*
* *
В
начале 1990-х оренбургским ученым удалось совместно с
екатеринбуржцами определить присутствие оружейного плутония
в почве районов на восток от Тоцкого полигона. Превышение
нормы в отдельных точках – в пять раз. Период его
полураспада – 2 400 лет, хватит многим поколениям. Причем
это альфа-частицы, поступление которых в организм идет с
воздухом, с пылью, из почвы – так называемая
инкорпорированная радиация. В результате онкозаболеваемость
и онкосмертность в ряде западных районов области самые
высокие. Мало того, в сельскохозяйственных районах –
Сорочинском, Красногвардейском – уровень онкозаболеваемости
такой же, как в промышленных городах – Оренбурге,
Медногорске. Да и в целом по стране Оренбуржье занимает
четвертое место по числу онкологических больных.
Обследование водоемов на присутствие урана показало, что в
западном регионе в водостоках по сравнению со средним фоном
в области он превышен в 15,5 раза, а на стыке Сорочинского,
Красногвардейского, Грачевского и Тоцкого районов – в 32,5
раза.
Проживание в этих районах грозит людям снижением
продолжительности жизни, врожденными аномалиями у детей,
осложнением беременности, повышенной младенческой
смертностью.
Вот цена, которую заплатили оренбуржцы за создание методов
радиационной защиты для армии и гражданского населения. Вот
наш гонорар за участие в массовке репетиции Апокалипсиса.
Вячеслав Геннадьевич Моисеев родился в 1962 году в
Оренбурге, окончил факультет иностранных языков
Оренбургского пединститута, служил в армии, работал
пресс-секретарем губернатора, главным редактором областных
газет, сейчас – директор Оренбургского бюро «Российской
газеты». Публиковался в оренбургской и московской периодике,
в альманахах «Башня», «Врата Сибири», «Чаша круговая», в
журнале «Урал». Выпустил сборники стихов и переводов
«Предлог» (1998) и «Тропы свободы» (2002), книгу прозы
«Теплые руки/Кольцо в стене» (2003), повесть-сказку «В
поисках Живой воды» (2006, в соавторстве с Сергеем Хомутовым).
Член Союза российских писателей, с февраля 2000 года –
председатель Оренбургского регионального отделения СРП и
редактор альманаха «Башня». Лауреат Всероссийской
литературной премии имени Д. Н. Мамина-Сибиряка.
Алексей Хальзунов
Бездомные ангелы
Наместник
Под утро разъезжался трибунал.
Как правило, к наместнику на дачу,
чтоб выпить за здоровье и удачу
всех тех, кто не попал еще в подвал.
На площадях сменила осень лето,
стояли дни, прохладны и остры,
но не давали ни тепла, ни света
великой инквизиции костры.
А
утром без надежды на похмелье
спускались вниз, в сырое подземелье,
где рук не покладали палачи.
Тела желтели, потные до лоска,
как мотылек на палочке из воска,
дрожал огонь на кончике свечи.
Наместник часто выходил на воздух.
Охрана стыла, словно свора борзых,
готовая сорваться с поводка...
А
он стоял, по-старчески нелепо,
подслеповато всматриваясь в небо,
как будто ждал знаменья свысока.
А
трибунал допрашивал подробно
болтающих, что вера есть не догма,
поверивших, что все вокруг – игра.
Он наблюдал, как бывшие провидцы
молили об изгнаньи из столицы,
заслуживая только топора.
Нет, он не верил, полубога крестник,
Когда, крича «да здравствует Наместник!»,
кляли они предательство свое...
Почти не задавая вслух вопросов,
листал тома прошений и доносов
и
выводил размашисто: «Вранье!»
Очередной в испуганном смятенье
смотрел, как на стене качались тени.
Палач добавил в жаркий горн огня...
И
некто грузный в черном, с краю третий,
сказал соседу: «Я устал, Лаврентий!
Пойду... Вы продолжайте без меня...»
1998
*
* *
Дождь застучал по жести крыш,
и
мы проснулись.
А
помнишь, как «шумел камыш,
деревья гнулись...»?
Еще вчера была жара,
листва сгорала.
Всю ночь гуляла до утра
другая пара.
Зачем назвали мы судьбой
что было с нами?
Перед тобой не я — другой
играл словами.
Другой до дома провожал,
острил натужно
и
дольше за руку держал,
чем было нужно.
Теперь живешь, как будто спишь,
но не проснуться.
А
где-то вновь шумит камыш,
деревья гнутся...
1998
Остров
Было все до смешного просто.
Показалось, и вы не спорьте,
что похоже счастье на остров,
вдруг возникший на горизонте.
И
под сердцем кольнуло остро,
и
над берегом мы летаем,
чтоб увидеть, что счастье – остров,
только остров необитаем...
Быть пыталась доброй и нежной,
но со временем стало понятно –
накатила волной поспешной
и
рванулась к морю обратно.
А
в хмельном пустословии тостов
псевдодружеского участья
пеленой покрывался остров –
остров нашей любви и счастья.
И
не птицы уже – подранки –
души маются сиротливо,
где песочные наши замки
захлестнула волна отлива...
1998
Фаворит
Зимы начало. Слякоть и потемки.
В
душе тоска, которой нет конца.
Григорий Александрович Потемкин
под вечер выезжает из дворца.
За свой отъезд винить Ее не вправе,
давно в стране и в сердце полумрак.
Фельдъегерь, обогнавший на заставе,
к
нему не знает обратиться как...
Еще пока не поздно отвернуться,
исчезнуть из столицы без следа!
«Вам, Ваша Светлость, велено вернуться!»
Зачем вернуться, милый? И... куда?
Куда вернуться, если дверь закрыта?
Зачем спешить, когда огонь погас?
Такая, видно, участь фаворита —
бежать подальше от забывших глаз!
...А женщина, с трудом скрывая скуку,
готовясь удалиться на покой,
другому скажет: «Ну, целуйте ж руку!
Да что ж вы нерешительный такой?..»
1998
Алексей Анатольевич Хальзунов родился в 1968 году в
Оренбурге. После службы в армии поступил в 1988 году в
Оренбургский педагогический институт на исторический
факультет. Получив диплом, работал в образовательных
учреждениях Оренбурга. С 1999 года – начальник пресс-службы
УФСИН России по Оренбургской области. Стихи публиковались в
областных газетах, альмананхах «Башня», «Чаша круговая», в
журнале «Урал». Выпустил книгу стихотворений
«Крестики-нолики», подготовил к печати новый сборник стихов.
Георгий Румянцев
Охрой с мелом
*
* *
В
моем окне томится вечер
Который год.
Из луж, где позитив засвечен,
Весь город пьет
В
огромную больную печень
Лиловый брют.
Изранен небосвод картечью –
Дрянной салют.
Дом с искалеченным забором
И
стенами
Истыкан не тореадором –
Антеннами.
Фломастер выведет «блокбастер»
На волокне,
Ведь ночь глотает потной пастью
Мой свет в окне.
Как только утро наступает
Касторово,
Дорожный тракт опять страдает
Запорами.
Что впереди? Кисель досуга
Да пенсия.
Запой. Гудок, и все по кругу –
Депрессия.
*
* *
Степь поет, ликуют травы,
Мельни в небо мерят шаг,
Мирит правых и неправых
К
югу точеный косяк.
В
нем угадан почерк Бога,
Он отметил этот день,
Щебень щекотал дорогу,
Под ногами – трень да брень.
У
озер рыбак коварный
Прячет тело в камыши,
В
праздник мой некалендарный –
Праздник сердца и души.
У
соседки закипело,
Кровь мутна в змеевике,
Трактористы греют тело,
Пьют российское саке.
Под тальянку охренело
Загорланим «тра-ля-ля»…
Бог смеется, охрой с мелом
Скоро выкрасит поля.
Раздвоение личности
День выдран обожравшимся закатом
И
спрятан в деформированный ларь,
Исчеркан даровитым психопатом
Мой календарь.
Штрихи остры, но все – по делу,
Сей хаос – родич красоты.
Как смело, Боже мой,
как смело
Любить цвета, а не цветы.
В
палате городской больницы –
Изломы поз,
Вязальные вращает спицы
Туберкулез…
Бессонница. Позирую Морфею,
Он не придет, не помутнит чело,
И
психопату – ночи корифею –
Не повезло.
Ночь щепетильно вымыта восходом,
Будильник воспевает правый фланг,
Пополнена игральная колода –
Сдавайте, бездарь, я иду ва-банк!
Мазила хаоса колдует над раскладом,
Абстракция, сюрреализм, кубизм…
Потом, не сочтите за браваду:
Какая прелесть – блеф, длиною в жизнь.
*
* *
Бес попутал. Я прилип к мечте, как муха.
Без минуты
Смерть мне скажет: «Здравствуй».
Вспыхнет день свистящей оплеухой
И
погаснет.
Продавец мордастый, что торгует слабостью людскою,
За мою щербатую монету
Щедро наградит меня тобою,
Спрятанной в хрустящую газету.
Вечер просочился в переулки,
Проводил меня вплоть до парадной,
С
черствой, но еще живой французской булкой,
И
мечтою тысячекаратной.
Слез отраву заключу в оправу,
Множество путей, но все – кругами,
Ближе всех мне за окошком траур…
И
мечта в газетной оригами.
Георгий Владимирович Румянцев родился в 1971 году в
Оренбурге. Окончил школу, работал в Оренбургском театре
кукол. В 1991 году по окончании Нижегородского театрального
училища работал в эстрадном коллективе «Группа риска»
(Москва), в фирме «Три Тэ» Никиты Михалкова. Снимался в
фильмах. Сейчас живет в Оренбурге. В 1999 году издал свои
стихи под одной обложкой с Андреем Гродским. Публиковался в
оренбургских газетах, в журнале «Урал», альманахах «Башня» и
«Чаша круговая» (Екатеринбург). Подготовил новый сборник
стихотворений.
Ольга Смирнова
Коптелки
Герой, Герой
1
Оглянешься с досадой, загрустишь,
опустишь руки, сморщишься от боли
и
в омут мой с тоскою поглядишь –
мол, что же мне теперь топиться что ли?
Всё это жесты, стало быть, не то.
Но это жесты, стало быть, святое.
Они на воздух брошены пустой
и
жгутся точно пламя золотое.
Мое пространство ближе к твоему,
чем дни назад, и пламенем займётся,
иду к окну и вижу свет как тьму,
на пустоту гляжу, где пламя бьётся.
Опять слова – проводники греха.
Что говорить, что остается делать –
по тесной клетке душного стиха
как белка заколдованная бегать.
Все как обычно: прав кто говорит,
а
кто молчит – бесславие стяжает.
Уходят жесты, пустота горит,
как орифламма, зренье раздражая.
2
Какие у тебя глаза –
как пруд в моем далеком прошлом,
где водомеркою скользят
слова и мелко смех накрошен,
где ряски рябь и глубь души,
и
будто б видели тритона,
а
воздух над прудом прошит
иглой малинового звона…
Но если ближе посмотреть –
найдутся серенькие тучи,
листва, что солнцем не согреть,
и
все же солнца лик летучий.
И
если наконец закрыть
глаза, когда твои так близко, –
предстанет ночь и будет плыть
на черной лодке в синих брызгах.
Юность-осень
Старухи, сидя у ворот,
хлебали щи тумана, гари.
Н. Заболоцкий
Осенний пестрый ветер нёс
по небу стаи листьев, галок,
и
с окон рвал завесы слёз,
и
прятал в черный полушалок.
И
мне теперь бродить с узлом
до первых робких белых мушек
и
видеть осени излом
и
олово в глазах старушек,
торгующих попало чем
здесь, на углу, на остановке…
О
юность милая, ничем
не лучше я такой торговки.
Идет по улице поэт,
листочки в строчки превращает,
в
них смысла нет и сердца нет,
но осень все ему прощает.
О
юность, бог с тобой совсем,
лети, куда глядишь, печалься,
гуляй, как принято, на все,
но с новым ветром возвращайся,
чтоб снова кутаться в дожди,
прохожим раздавать листовки…
О
юность-осень, подожди
меня на этой остановке.
Ольга Владимировна Смирнова родилась в 1974 году в Угличе. В
детстве вместе с родителями переехала в Оренбург. В 1996
году окончила филологический факультет Оренбургского
пединститута. В 1999 году вышел ее первый поэтический
сборник «Стихотворения», в 2002-м – книга «Тишина до неба».
Ее стихи и рассказы печатались в оренбургских газетах, в
журналах «Оренбургский край», «Наш современник», «Урал»,
«Москва», в альманахе «Башня». Член Союза российских
писателей.
Оренбургское отделение СРП выпускает серию небольших книжек
под названием «Новые имена». Это стихи и проза начинающих,
совсем молодых авторов. Мало того: это их самые первые
книжки. Пока вышло шесть «томов» этой молодежной библиотеки.
Стихи и миниатюры оренбургских «новых имен» – перед вами.
Евгения Курмеева
Белый снег
Мне не хочется гимнов. Мне хочется белого снега.
Просто белого снега, но медью мне скованы губы…
Вот опять нарушают покой бестолковые трубы,
Расплескав тишину, что стояла до самого неба.
…Снова город меня окружил ледяной и звенящей
Бутафорской печалью, фальшивым, искусственным смехом.
Только вырваться нет уже сил и рассыпаться эхом,
Чтобы звук повторять, пусть один, но зато настоящий.
Открываю окно, закрываю глаза и считаю…
Нет! Мне кажется, строки похожи звучаньем
На падение белого снега и на молчание…
Я
один только звук бесконечно в груди повторяю.
Инна Игнаткова
*
* *
Четыре угла – и дверь.
Четыре стены – и небо.
Четыре ноги – и зверь.
И
кроха вчерашнего хлеба.
Четыре щепотки – соль,
Четыре ненужных власти.
Четыре любви – и ноль
Укрытия от ненастья.
Четыре попытки ждать –
Четыре потери веры.
Четыре гроша отдать –
И
спрятаться за портьерой:
С
четвёртого слова понять –
Четырежды оступался…
И
слушать четыре дня,
Как он обо мне отзывался.
Понять, что сорвался град
С
небес на земную встречу.
И
восемь из главных правд
Узнать про него в тот вечер.
Четыре суметь простить,
А
три позабыть навеки.
С
последней смирившись, жить,
В
другом поискать человеке…
Налево, туда-сюда,
На поиски идеалов.
Четыре весны – года,
А
там – и любовь пропала.
Четыре науки – том,
Наука – четыре тома.
И
вновь вспоминать потом
Сирень у чужого дома.
Три сердца о лёд разбить –
Как будто бы не замечала!
Четвёртого – полюбить:
И
снова начать сначала.
Вячеслав Рыбкин
Рассказики
Фабрика
На фабрике не пил только директор.
Остальные пятьсот человек, включая сорок мужиков, выпивали
ежедневно. Фабрика называлась «кожевенно-галантерейная», но
главный механик называл ее «кожно-венерическая», потому что
не пропустил ни одной швеи-мотористки, ни одного
инженера-технолога, ни одного просто технолога, а также
инженера по технике безопасности и прораба, и несколько раз
лечился от гонореи. Потому что все они были – женщины.
Я набрел на эту фабрику случайно, в
постоянном поиске работы, и увидел через открытые ворота
гору шлака перед котельной, такую же гору угля, кучу отходов
кожгалантерейного производства – и понял: порядка здесь не
было никогда и уже никогда не будет. И мне здесь – самое
место.
Я вошел в ворота и узнал, где отдел
кадров. Там меня встретила прекраснейшая женщина из XIX
века, в белой кофточке с кружевным воротничком и брошью на
груди, посмотрела на мои документы и удивилась: «У Вас
завтра день рожденья?» Я чуть не заплакал. И остался там
навсегда.
Мухи
Военная быль
Весь декабрь и большую часть января в
поделочном цехе театра били мух. Мухи были настоящими, но
какими-то сонными. Ими были облеплены потолок, стены, оба
верстака, станки и инструменты. Они очень мешали
изготовлению декораций к спектаклю «Летучая мышь»: отвлекали
и всячески вмешивались в творческий процесс, попадая в
стаканы и обсиживая закуску.
Изготовленные нетвердой рукой мухобойки
ломались через каждые полчаса. Мухи неожиданно снимались с
мест и роями барражировали по цеху, мгновенно исчезая.
Водка не помогала. Процент точных
попаданий стремительно приближался к нулю. Вдохновленные
очередной победой, мухи садились на лица обессиленных и
беззащитных мухобойцев.
Главный Художник все чаще спускался в цех
и почесывал красивую, с проседью бороду. На эскизах лежали
непогребенные тела павших, и Главный Художник понимал, как
умный человек, что война не окончена. Сроки окончания боевых
действий заведующий поделочным цехом не оглашал ввиду
полного отсутствия речевых рефлексов. Реакция на принесенную
бутылку водки была вялой. К тому же количество пустых
бутылок в цехе уже соизмерялось с количеством мух, несмотря
на то, что учет, сдача и контроль были пущены на самотек, и
мародерству монтировщиков декораций не было предела.
Но Главный Художник все еще не впадал в
отчаяние. Гениальная простота замысла и глубокое знание
корней сценографии позволяли надеяться на результат. Он
решил выяснить причину столь неожиданного появления мух
зимой и для этого стал обследовать все темные закоулки цеха
в поисках падали или чего-нибудь другого, привлекающего мух.
Но ничего не нашел, кроме собаки Дуськи с четырьмя слепыми
щенками, за что и был укушен. Укус был нанесен в
указательный палец правой руки и немало расстроил Главного
Художника. Но в травмпункте он не стал закладывать Дуську и
получил за это не шесть, а сорок уколов в живот и за-
прет на полгода употреблять спиртное.
Во время нахождения Главного Художника на
больничном неожиданно протрезвел заведующий поделочным цехом
и начал собираться на рыбалку. Наступая на прозревших
щенков, он стал искать левый болотный сапог, подсачник и
трехлитровую банку с опарышем.
Оба подчиненных макетчика искали какой-то
уловистый бредень. Поиски затягивало неудержимое желание
выпить. Желание гасили найденными листами фанеры, но оно,
естественно, вспыхивало с новой силой.
Нашли проданный в позапрошлом году
бархатный занавес. Продать его еще раз было практически
невозможно, но его продали еще два раза: знакомому узбеку и
незнакомому киргизу.
За время поисков правый болотный сапог
стал левым, а в трехлитровой банке из-под опарыша прокисало
недельной давности пиво.
Но самым удивительным было полное
исчезновение мух. И даже не исчезновение, а поголовная
гибель. И это при том, что никаких отравляющих веществ,
кроме водки, в цех не приносили, а обещанные директором
бойцы из санэпиднадзора так и не появились.
Главный Художник объяснял это сменой
личного состава поделочного цеха: мухи сдохли якобы ввиду
полного отсутствия закуски, естественной голодной смертью.
Новый состав цеха, наученный горьким
опытом предшественников и директором, с тревогой ожидал
налета мух в июле. Но они не прилетели.
Апостол Павка
В Оренбурге на улице Николая Островского,
написавшего роман «Как закалялась сталь», сейчас находится
православная гимназия.
Главный герой романа Павка Корчагин в
отрочестве, как известно, насыпал преподавателю Закона
Божьего махорки в пасхальное тесто и вообще был человеком
глубочайше неверующим.
Роман «Как закалялась сталь» –
автобиографичен. Упирается улица Н. Островского в
Дмитриевскую церковь.
Неисповедимы пути Господни…
Сапоги
Лев Николаевич Толстой тачал отличные
сапоги. Был у него еще и такой талант. Тачал он всем
знакомым и родственникам и ничего с них за это не брал.
Афанасий Афанасьевич Фет был крепким
хозяйственником и поэтому заказывал сапоги только у Льва
Николаевича.
Лев Николаевич очень этим гордился, когда
начинал писать очередной шедевр. А Афанасий Афанасьевич
радовался немалой экономии средств, и это вдохновляло его на
новые гениальные стихи.
Так происходило взаимное обогащение в
русской литературе.
Вячеслав Георгиевич Рыбкин родился в 1954
году в Оренбурге. Его рассказы публиковались в областных
газетах и журналах, в альманахах «Башня» и «Чаша круговая».
В 2004 году в серии «Автограф» вышел сборник рассказов и
прозаических миниатюр Вячеслава Рыбкина «Расчет». Недавно он
заканчил роман «Оренбург». Член Союза российских писателей. |
