|
ИЗ ЗАПИСОК СТАРОГО ПРОФЕССОРА
Когда-то я собирался написать очерк «Профессор и студент».
Иногда даже виделась книга очерков под таким названием. Там,
говоря о моем герое в третьем лице, я мог бы свободно
распоряжаться солидным запасом наблюдений, сведений,
обобщений, воспоминаний, заметок. Теперь же я понимаю, что
этот замысел мне уже не поднять. Поэтому приведу почти
наугад, не меняя ни слова, без комментариев, кроме самых
необходимых пояснений, подряд несколько записей из дневника
на эту тему – и этим ограничусь.
Оно и к лучшему. Великий Толстой, под обаянием которого
прошла вся моя долгая жизнь, сказал: «Мне кажется, что со
временем вообще перестанут выдумывать художественные
произведения. Будет совестно сочинять про какого-нибудь
вымышленного Ивана Ивановича или Марью Петровну. Писатели
будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или
интересное, что им случилось наблюдать в жизни» (А. Б.
Гольденвейзер. Вблизи Толстого. – М., 1959. – С. 181.).
Без даты.
Сегодня мне предстояла довольно трудная лекция. Времени у
меня на курс логики мало. Я ещё стараюсь каждый раз урвать
от лекции минут десять-пятнадцать в начале и хоть минут пять
в конце для беседы с моими слушателями. В начале – чтобы
они вспомнили те разделы, на которые будет опираться
сегодняшняя лекция; в конце – чтобы задать им два-три
ключевых вопроса по вновь услышанному. Можно сказать: это
напоминает школьный урок. Да, напоминает. Но мои слушатели
ведь ещё недавно были школьниками. Это ведь их первый
семестр в университете. Пусть привыкают постепенно. Слишком
много нового на них свалилось. И кто сказал, что школьный
урок – это плохо? Когда подходит эта тема, я каждый год
борюсь с собой. Времени на курс логики, как я уже сказал, у
меня катастрофически мало. А это – не обязательная лекция.
Кажется, единственная у меня не обязательная. Не
обязательная в том смысле, что и без этой лекции дальнейшее
будет понятно. А если не знаешь любой другой темы, то уже
дальнейшего не поймёшь. Попробуй, например, изучать теорию
силлогизма, не зная распределения терминов в суждениях.
А
ведь, бывало, я читал логику на пяти факультетах. И ни разу
от лекции по этой теме не отказался. И всякий раз отвести на
неё два академических часа решался с трудом, сомнениями,
колебаниями. Хотя вроде бы без неё можно было бы и обойтись.
Сегодня я показал новым моим слушателям аксиоматический
способ исчисления модусов простого категорического
силлогизма, применённый Аристотелем. Эта лекция требует от
меня некоторого приятного напряжения. Всё-таки полтора часа
у доски с мелом в руке. Бывает, что мысль прервётся,
ускользнёт. Подойдёшь к кафедре, заглянешь в свои записи. Но
сегодня сознание было вполне ясным, приёмы исчисления
модусов подавало один за другим в нужном порядке и в нужном
темпе, и в конце лекции и студенты, и я пережили, кажется,
своеобразный катарсис. Так убедительно красивы пути мысли
великого философа.
И
захватывает единство человеческого мышления, единство
человечества, которое вдруг становится ощутимым. Две с
половиной тысячи лет тому назад на
Пелопонесском полуострове, в древней Греции, были найдены и
изучены нормы человеческого мышления – и сегодня на берегу
Днепра эти находки не только нам понятны, но приводят нас в
восхищение.
Однажды, когда я приехал в Ереван на симпозиум по теории
стиха, хозяева повели нас, нескольких гостей из России, в
Матенадаран – хранилище и центр изучения древних рукописей,
средоточие армянской культуры – одной из древнейших
христианских культур мира. На втором этаже развёрнута
выставка средневековых рукописных книг. Старые армянские
буквы настолько отличаются по начертанию от современных, что
читать их могут только немногие специалисты. Вдруг я говорю
гостеприимному коллеге, сопровождающему нас:
–
Подумайте, у вас уже в XI веке составлялись книги по логике!
Я
действительно был поражён. На Руси в это время письменность
только начиналась. Но армянский филолог, сотрудник
Матенадарана, был поражён несравненно больше.
–
Как? Вы читаете по-древнеармянски? – оторопело спросил он.
Пришлось признаться, что это не так. Просто под стеклом
витрины книга была раскрыта на странице, на которой я увидел
логический квадрат, на берегу Днепра известный так же, как
на берегу Раздана, за Кавказскими горами. Это ли не
свидетельство единства человечества?
Обо всём этом я думал, всё это снова и снова переживал,
пробираясь после лекции в тесноте коридора к выходу. Как
вдруг что-то царапнуло моё внимание.
Я переключил его, моё внимание. И услышал, как идут за мною
несколько студентов, ребят и девушек, спокойно беседуют о
каких-то своих делах и пересыпают свою речь отборнейшим
матом, точно так, как когда-то русские аристократы
пересыпали свою речь великолепной французской речью.
Я
обернулся. Смерил их всех уничтожающим взглядом. Они на
полуслове замолчали и густо покраснели.
Как бы не так. Я вобрал голову в плечи, постарался ускорить
шаг, насколько позволяла толчея в коридоре, и вздохнул с
облегчением только на улице, когда они остались где-то
позади.
Без даты.
Пишу по прошествии недели. Сегодня я встретил, моего
ученика, который сейчас занимает видное место в областной
администрации. Рассказал ему об этом случае и добавил:
–
Я учился после войны. Были у нас на курсе такие, как я,
которые до
фронта не доросли. А были ребята постарше, прошедшие фронт,
перенесшие
ранения, госпиталь. И за всё время учения в институте я в
его стенах не слышал мата – не только от девочек, это и
вообразить было невозможно, но и ни от кого из
соучеников-фронтовиков.
И
продолжал сетовать на падение нравов. Скоро моему
собеседнику надоело. Он спросил:
–
Вы неделю назад услышали от студентов мат и до сих пор
думаете об
этом?
Спросил с такой жалостью, с таким недоумением, что мне стало
не по себе. Вроде как пристыдили меня: из-за такой ерунды
переживаю.
12.12.1983, понедельник, 6:51:35
Две студентки-первокурсницы, у которых я читаю логику,
хорошенькие, хорошего роста, стройные, в свитерах и брючках
в обтяжку, стали у окна, изогнувшись и опершись на
подоконник, в коридоре, где я прогуливаюсь во время
перерыва, переговариваются и хитро поглядывают на меня.
Картинка. Прошло два дня, а они до сих пор у меня перед
глазами. Евины дочки.
Старик Фрейд заметил, что между учителем и ученицей как
правило возникает поле сексуального притяжения. В рамках
одного провинциального университета двое моих
коллег-филологов женились на своих студентках.
12.01.1984, четверг, 10:07:57 Вчерашний день
С
самого утра подготовил материалы для консультации по
спецсеминару, который буду вести в весеннем семестре на 3-м
курсе.
Потом полтора часа вносил дополнения в книгу о Пастернаке.
Продолжу сегодня.
К
12:15 пошел в зону, провел заключительное занятие в
спецкурсе. Прочитал лекцию о Самойлове. Взял у студентов
зачетки, сменил очки для дали на очки для работы, начал
записывать оценки. Слышу, Таня Изотова рядом меня называет
по имени-отчеству. Поднимаю голову: она стоит с букетом
гвоздик, остальные стоят у своих мест, сияют.
Пошел в зону – словосочетание из самого популярного тогда
фильма «Солярис».
Дал консультацию студентам, которые будут работать в
семинаре, чтобы они заранее могли выписать литературу по МБА.
К
тому времени, как кончил, меня уже ждали студенты-историки
для консультации по логике.
К
тому времени, как кончил, уже ждала Таня Шалюкова для
консультации по дипломной работе.
Кончил без двадцати шесть и пошел на командное первенство
вузов по шахматам. По дороге купил пачку печенья и половину
в шахматном клубе сжевал. Это был ланч и обед.
Сыграл свою лучшую партию за последние годы. Дальше в
дневнике приведена эта партия.
23.10.1984, вторник, 17:31:20
Прочитал шесть часов лекций. На 4-м курсе по теории
литературы, на 1-м
у историков по логике, вводную на 2-м у филологов – по
истории литературы.
Не хотели отпускать. Задержали. Как слушают!
28.10.84, воскр. 22:22:34
Сегодня утром с 5:30 до 8:00 занимался математической
логикой, в статье дошел до Ахиллеса и черепахи и понял, как
изложить этот параграф.
С
3:00 до начала 8 было у меня заседание Филологического
семинара.
7
ноября 1984, среда, 5:19:42
Студенты
В
лекции по теории литературы я говорю о том, что «чужое
слово» по Бахтину есть результат взаимопроникновения,
интерференции двух сознаний.
–
Интерференция – это наложение, – раздается негромкий
голосок.
Это Т. Б., она у меня пишет дипломную работу. В прошлом году
она прочитала удачный доклад в спецсеминаре, обратила на
себя внимание своей интеллигентностью.
–
Кто ваши родители? – спросил я тогда.
–
Моя мама телятница, – ответила она, тонко улыбаясь. Теперь я
вслух задумался:
–
Интерференция – наложение? – Меня смутила латинская
этимология
слова. – А как же взаимопроникновение?
–
Взаимопроникновение – диффузия, – подсказала. Спокойно и
уверенно.
В
лекции по логике (первый курс исторического факультета) я
говорю о сравнении как приеме, заменяющем определение
понятия. Привожу пример:
–
Очень трудно определить, что такое совесть. Но я могу
сказать: «Совесть – это как компас, который есть в каждом
из нас и указывает, когда мы
поступаем правильно, а когда отклоняемся от правильного
курса».
Студент поднимает руку.
–
А я могу дать определение совести.
–
Пожалуйста.
–
Совесть – это эмоционально пережитое отношение человека к
своим
поступкам.
Я
сделал только одно дополнение. Отношение, оцениваемое по
шкале «хорошо / плохо».
Дома посмотрел в энциклопедии и словари. Там формулировки
значительно хуже: метафорические («внутреннее отношение») и
без учета эмоционального фактора, т. е. основного.
Какое счастье работать со студентами!
Без даты.
И
за пределами науки время от времени профессору приходится
выступать в роли, так сказать, учителя жизни. Иногда эта
роль приобретает отчасти комический облик. Однажды вижу, как
лаборантка на кафедре хочет разрезать что-то, кажется, торт,
и не может найти нож. Достаю из кармана свой нож, открываю
его и протягиваю ей. Она благодарит, удивлена.
–
Знаете, как узнать настоящего мужчину? – спрашиваю с
улыбкой.
Она задумывается на минуту и качает головой.
–
У настоящего мужчины в кармане всегда есть нож, – говорю я.
Вижу, что девушка стала сосредоточенной; она приняла мое
определение настоящего мужчины вполне серьезно, старается
его осознать.
Между тем, я серьезен только наполовину.
В
другое время я с трудом отстоял интересы сотрудницы кафедры
в тяжелом конфликте с внешними силами. Две аспирантки,
узнавшие об этом, спросили меня, зачем я ввязался в трудную
борьбу, стоившую много нервов. Я им сказал:
–
Знаете, как узнать настоящего мужчину? У него развит
инстинкт, заставляющий защищать женщину. Я это называю
комплексом Георгия Победоносца. А подонки-садисты на
женщину нападают. По легенде это змей-дьявол.
Я
еще долго занимался на кафедре своими делами, а когда
освободился, увидел, что эти аспирантки меня ждут. Когда я
собрался домой, они пошли меня провожать, дождались более
или менее удобной паузы в разговоре и спросили:
–
А как узнать настоящую женщину?
–
Настоящую женщину инстинкт заставляет заботиться о мужчине,
– ответил я.
–
А какой это комплекс?
–
Это вам решать.
Далее идут выписки из 11-й тетради дневника. В ней я делал
записи на ком-
пьютере. И нумеровал их.
152. 21.06.2005. Студентка на экзамене:
–
В начале сентября 1830 года Пушкин приехал в село
Михайловское, и
началась болдинская осень.
Зато вслед за нею другая:
–
Говоря в терминах Фрейда, в болдинскую осень страстное
влечение
Пушкина к его невесте было насильственно заторможено и
сублимировалось в
необыкновенном даже для него по интенсивности и высочайшему
уровню
творчестве.
Без даты.
Студентка третьего курса просит о консультации. Я назначаю
время. Я был уверен, что ей нужно посоветоваться о курсовой
работе. А она говорит:
–
Я прочитала Хайдеггера и хотела бы узнать, правильно ли его
поняла.
Мне просто повезло, что к этому времени я уже прочитал и
продумал Хайдеггера. Трудный философ. Он мистик.
Сейчас эта девочка закончила докторскую диссертацию о
поэтике Иосифа Бродского. Это И. В. Романова.
174. 13.09.2005, 9:33:12. Ира Хромова. С вечера и полночи
читал 3-ю главу ее диссертации. Читал, размышлял.
Вспоминал, как студентом летом на даче читал этот роман
Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)» и упивался им.
Захотелось перечесть. Хорошо, что темой диссертации выбран
один роман: надо копать не вширь, а вглубь. Именно если идти
вглубь, то вся проблематика символизма – и художественная, и
философско-религиозная – будет как на ладони. Ира пришла ко
мне с темой о Мережковском, и я не поверил, что вот эта
девчушка совладает с творчеством человека, создавшего в 1901
году общество «Религиозно-философ-
ские собрания в Санкт-Петербурге», основавшего
замечательный символистский журнал «Новый путь», создавшего
литературный салон, наряду с «башней» Вячеслава Иванова
ставший центром культурной жизни начала века, боровшегося за
«новое религиозное сознание», за христианство «Третьего
Завета», поднявшего целые пласты русской и мировой истории и
взглянувшего по-новому на узловые исторические события,
провозгласившего и отчасти осуществившего новую поэтику,
опиравшуюся на мистические переживания, заглядывавшую в
трансцендентальный мир и прокладывавшую пути литературе
потока сознания. Мережковский – один из столпов русского
модернизма. А из модернизма вышли все серьезные явления
литературы XX века. Даже иногда как будто бы бесконечно от
него далекие. Например, Рыленков. А вот цепочка влияний:
Мережковский А. Белый, Блок Пастернак, Ахматова поздний
Рыленков.
Наши с Ирой отношения начались с того, что она тайком от
меня уехала в Москву работать в библиотеке. Почему-то
думала, чудачка, что я ее не отпущу. А я люблю порядок. И
мы поссорились. А потом я с удивлением и радостью наблюдал,
как от доклада к докладу, от статьи к статье, от главы к
главе диссертации, от первой редакции ко второй она росла
как исследователь и теперь отличается охватом всей
необходимой литературы как по Мережковскому, так и по
поэтике, глубоким осознанием проблематики, строгостью
методики анализа и строгостью оформления мысли, чувством
ответственности за каждое слово.
200. Пятница, 02.12.2005, 3:28:48. Половину ночи на среду не
спал. С утра после завтрака лег, благо в университете дел
не было. Не помню, спал ли, дремал, так маялся. Читать не
мог! Вспоминал, как мама во время предсмертной болезни
жаловалась мне: «Млостно мне, сыночек». Было млостно.
Временами накатывали волны тошноты, но рвоты не было.
Промаялся весь день и следующую ночь. Однако вчера пошел в
университет. Какое счастье в конце жизни писать: в
университет. Для меня, возможно, нет более дорогого слова.
Читал лекцию о Бродском. Во время лекции, – организм
ослаблен, – два раза слезы подступали, с трудом отогнал.
Когда рассказал студентам, что впервые стихи Бродского узнал
от дочки-студентки, учившейся в Ленинграде и присылавшей их
мне, и показал листок со стихотворением «Ни страны, ни
погоста...», переписанным ее рукой; и когда читал куски
суда над Бродским в записи Вигдоровой. Недурно прозвучала
цитата из «Бюста Тиберия»:
Приветствую тебя две тыщи лет
Спустя. Ты тоже был женат на бляди.
На лекцию пришел с рюкзаком книг и бумаг. После лекции
отправился покупать диабетическое печенье. Переложил пачки в
рюкзак, стал надевать, а правая рука работает неважно. Сразу
двое людей – один из охраны магазина, другой покупатель –
кинулись мне помогать. «Спасибо, мои дорогие», – сказал я
им, расчувствовавшись.
22.12.2005 9:36:53. Лариса Павлова попросила кафедру принять
участие в подготовке докладов к научной конференции
первокурсников «Дебют». Я давно оставил на кафедре много
научных тем для студентов: для курсовых и дипломных работ.
Теперь сказал, что их могут разобрать первокурсники, кто
захочет. Налетело 11 человек, и, боюсь, это еще не все. Что
я стану с ними со всеми делать? Но я рад. Сегодня провел
первую консультацию. Людмила Маркелова. «Евгений Онегин» –
роман о романе. Светлана (жгучая брюнетка) Новикова.
Поэтическая библиотека Твардовского.
На мои лекции для аспирантов постоянно приходят две девочки
со второго курса, на котором я читаю историю русской
литературы пушкинского времени. Конечно, чувствуют себя
стесненно. Я решил их как-то легализировать, что ли. Во
вторник, позавчера, вместо очередной лекции устроил
аспирантские посиделки с чаепитием и пригласил на них этих
двух второкурсниц, Машу Макарову и Лену Глуховскую.
Рассказывал о Гаспарове, о нашем с ним общении. Немного
затронул и Юрия Михайловича, отвечая на вопросы участниц
чаепития. Второкурсницам предложил темы докладов к майской
гаспаровской конференции: • Тематиче-
ская композиция «Записей и выписок» М. Л. Гаспарова и •
Поэзия «Персоны» в постсоветском пространстве. <... >
В
понедельник 5-го по приглашению учениц, когда-то моих
студенток, был в театре. Теперь он носит имя Грибоедова.
Организован в нем музей. При музее состоялся «межвузовский
семинар молодых ученых» «Всеволод Мейерхольд и культура XX
века». Меня пригласили рассказать о знакомстве с ним и о
дружбе с З. Н. Райх. Прошло удовлетворительно. Но само по
себе событие каково! Семинар, мой рассказ и четыре доклада
студентов, и все это о Мейерхольде и Райх, зверски
уничтоженных сталинской тиранией. Время идет, и в правильном
направлении.
229. 04.02.2006, 12:20:57. Из письма Алёне:
Сегодня принимал экзамен по русской литературе XX века на
пятом курсе у журналистов. Я для тебя подряд записывал, о
каких писателях доставались билеты студентам. Цветаева.
Хлебников. Мандельштам. Бродский. «Доктор Живаго». Дудинцев.
Блок. Довлатов. Бунин. Тут бросил записывать: отвлекся
ответами. Из Хлебникова студентка прочла наизусть сложное
стихотворение. Из других поэтов – само собой. Отвечавшая
Блока девочка сказала: «Читать „Незнакомку“ было бы пошло. Я
для вас выучила верлибр „Когда вы стоите на моем пути“». И
прочла. Другую спрашиваю: «Что вы читали из военной прозы?»
– «Все, что вы рекомендовали». Поставил одни пятерки и
четверки и пошел в ресторан обедать. Смотрю на этот экзамен
со стороны и говорю себе: «Как непостижимо далеко ушла наша
Россия за двадцать лет!» Одна девочка так прочитала
Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку...», что у
меня горло сдавило от подступивших слез. Говорит: «Мой
любимый поэт».
Алена – моя дочь Е. В. Лозинская. Она переводит прозу и
стихи с нескольких языков на русский и преподает
французский язык в Мэрилендском университете в Соединенных
Штатах.
Из ответа Алены:
Твои рассказы о студентах греют душу. Вспоминается, как Ефим
Григорьевич говорил мне много раз, что таких прекрасных
студентов, как в России, нет ни в одной стране, где ему
приходилось читать, а уж у него материал для сравнения был
немалый. Сравнивая твои впечатления со своими, не могу с
этим не согласиться.
Ефим Григорьевич – конечно, Эткинд. Выдающийся филолог, за
поддержку двух будущих лауреатов Нобелевской премии –
Солженицына и Бродского – лишенный в СССР ученых степеней и
званий и изгнанный из СССР, читал лекции в университетах
многих стран, включая Германию, Францию, США.
Вчера окончил принимать экзамен по истории русской
литературы XX века у 5 курса журналистов. Такого экзамена,
мне кажется, у меня еще не было никогда в жизни. Но не было
у меня еще никогда, чтобы с курсом я работал шесть
семестров – больше половины времени его учения. На первом
семестре прочитал курс логики, а с пятого по девятый, пять
семестров, – эту самую литературу XX века. Так что я их в
какой-то мере сформировал.
Экзамен принимал по своей системе «разговор двух умных
людей». Времени на обдумывание вопросов билета, то есть на
использование шпаргалок, не даю. Взял билет – и отвечай.
Если нужно – подожди, соберись с мыслями. В аудитории мы со
студентом один на один.
247. 01.04.2006, 22:07:08. Приснился молодой Юрий Михайлович
Лотман. Такой молодой, каким я его уже не застал. Веселый.
248. Сегодня – редкий случай – мы с Э. идем в университет
оба к одному и тому же времени. Вышли заранее, бредем под
ручку не торопясь, и я жалуюсь. Теперь в аудиториях моего
факультета занимаются также студенты факультета управления.
Вчера я окончил лекцию в кабинете литературы, и они стали
входить на свою. Высокие, широкоплечие парни, все, как один,
стриженые наголо, в камуфляже. <...> Это они несколько дней
тому назад разломали стол, за которым сидит лектор, когда
читает лекции, испачкали <...> надписями портреты ученых,
которые украшают стены кабинета. И говорю жене:
–
Я условился в деканате, что кабинет литературы студентам
посторонних факультетов давать не будут.
С
этими словами мы подходим к дверям университета. Там у нас
всегда толчея. Весь университет, кроме начальства, входит и
выходит в одни двери. А парадный вход, украшенный
мемориальными досками, заперт и отпирается только для
начальства. Размышления у парадного подъезда возникают самые
грустные, особенно, когда щуплому немолодому профессору
приходится продираться в университет с помощью силовых
приемов.
И
тут одновременно с нами с женой с другой стороны подходит к
дверям для плебса группа студентов и студенток, и впереди
них – точно такой студент, какого я только что описывал
жене.
И
он останавливается, оттирает других, распахивает перед нами
с женой дверь и аккуратно придерживает ее, пока мы проходим.
Я
просто оторопело сказал:
–
Ого!
А
жена спрашивает:
–
Молодой человек, как ваша фамилия? Родина должна знать своих
героев.
Все свидетели этой сценки весело смеются.
Он отвечает:
–
Это неважно. Я – студент.
Э. – моя жена Эда Моисеевна Береговская, профессор-романист
нашего университета.
314. 12.09.2006, 19:00:12. Сегодня, когда я покидал
университет, какой-то незнакомый студент не моего факультета
распахнул передо мною дверь и придержал ее, пока я не
прошел.
328. Без даты. Пассажиры кареты употребляли Пышку для
еды. Это
Аленины студенты написали при анализе новеллы Мопассана.
329. Без даты. Вспомнилось, и не случайно, как Дружочек,
побывав у Э. на занятиях в университете, сказал:
–
У вас тоже детский сад. Только у нас детский сад для детей,
а у вас детский сад для взрослых.
Дружочек – мой внук Дмитрий Баевский. Тогда ему было четыре
года, сейчас он – музыкант в Нью-Йорке. А вспомнились слова
внука мне потому, что и сейчас кое-кто у нас не понимает,
что такое университет, и старается опустить его до уровня
детского сада.
Без даты.
Студентом 3 курса (1950 год) в спецсеминаре Иофанова я
взялся подготовить доклад о фабуле комедии Гоголя «Владимир
третьей степени» на основании сохранившихся четырех
отрывков (печатных текстов и, главное, рукописей) и двух
упоминаний в письмах. Иофанов сказал:
–
Ничего не получится. Слишком мало материала.
Я
почему-то был уверен, что сделаю. Ничего не вышло. Вместо
фабулы «Владимира III степени» я подготовил доклад «Обзор
драматургии Гоголя».
Даниил Михайлович Иофанов был серьезным исследователем
творческой
биографии Гоголя. После войны он заведовал у нас в Киевском
педагогическом институте кафедрой русской литературы и
Отделом рукописей Библиотеки АН УССР
и дал мне первые уроки работы в архиве. |
