|
Снег-блюз
медленный в лучах фонарей
плавно спускаются парашютики
огоньки самолета – внештатный рейс
растерял свой груз снег-блюз
под сурдинку ветра выстроил готику
соборов-призраков бледных в свету
стрельчатых арок кружевные узоры
изломанных веток в зимнем саду
шорохи вздохи и разговоры
снова проснусь – снег-блюз
снова вхожу в таинственный город
вокруг колонны колеблемой ветром
под пенье труб танцуют темные негры
раздувая щеки в фиолетовый флюс
снег-блюз снег-блюз
медленный липкий поцелуй Армстронга
пальцы Эллы Фицджеральд у лица
часы попытались ударить в гонги
но звуки увязли в сугробе возле крыльца
на соборных ступенях я остаюсь
снег-блюз снег-блюз
не пройти к алтарю – зябко
не преклонить колени – стыло
стоять с протянутой шапкой
здесь на ступенях уныло?
нет прорвусь – снег-блюз
Луи Луи Элла Элла
бас – контральто труба – сурдинка
черная кожа и снег такой белый
и
такая прозрачная льдинка
снова проснусь – снег-блюз
Усталость
распадается тело на крики еще сохраняя форму
летящей стайки холодных птиц –
простудная сыпь в лихорадочном небе
где колокольный язык бьет в ангинное горло
сегодня церковный праздник падайте ниц
молите о насущном хлебе
о
чем угодно молите апостолы смотрят вниз
слушают вас и наверное чем-то помогут
даже тем кто не верит
пахнет ладаном шорох церковных риз
но мой крест почернел и немного согнут
словно не может смириться с потерей
набухает веной на лбу головная боль
не схватить не поймать губами ускользающий воздух
и
в легких непривычная тяжесть удушья
кто придумал часы для меня сейчас цифра ноль
заполонила весь циферблат и свисают гроздья
обломанных стрелок тебе не скучно
слушать этот бред очумевшей от белой ночи души
от чумазых кустов в сметане пустых со-цветов
от чумы отгоревшего времени и завываний
похоронных процессий – подожди я прошу не спеши
позабыть заболевшее лепрой лето
где бредут в балахонах призраки-зданья
ну а впрочем к чему это все – мы проехали
и
не важно совсем кому больше осталось
еще спотыкаться на станциях прыгать в вагон на ходу
или с поезда под откос на лету разбивая в осколки эхо
иногда мне кажется что усталость
самая страшная мука в этом аду
Венеция
Зеленая вода каналов,
И
баркаролы переливы,
И
озарение: как мало
Нам надо, чтобы вновь счастливым
Себя почувствовать однажды,
В
тот миг, когда изящный мостик
Качнется под ногой отважной,
Ты по нему шагаешь в гости.
Ах, сеньорита Розалинда!
Вон в том окне, не ваш ли профиль?
Цветной витраж, но все же видно,
Как вы склонились к чашке кофе.
Качнулся золотистый локон,
Слегка наморщился ваш носик,
Чуть подгорелый запах «мокко»
Игривый ветерок уносит
К
заливу, где резвятся птицы,
Все в ожиданье карнавала.
Сеньоре Розалинде снится
Ночами долговязый малый.
Его лицо скрывает маска,
За ним колонн коринфский мрамор.
Но близится уже развязка
Очередной любовной драмы…
Комиссионка
а
мы привыкли примерять к себе
чужие чувства мысли и желанья
так иногда зайдя в комиссионку
снимаем с вешалки поношенный пиджак
и
зеркало листает перед нами
давным-давно прочитанную книгу
где выцвел шрифт и вырваны листы
чужой рукав продиктовал движенье
внезапно удлиненным тонким пальцам
к
несуществующей в реальности прическе
но все же мы поправим эту прядь
волос упавшую на сдвинутые брови
припоминая что когда-то их
ласкали губы сохранился запах
таинственный немного сладковатый
и
в то же время горький как миндаль
вы покупаете
нет-нет мне очень жаль
не мой размер
и
дорого простите
Духи «Мадам Помпадур»
мон Сир сирень в сыром саду так сиротливо
сегодня съежилась с утра и посерела
я
срезала букет для Вас и отогрела
его своим дыханьем сразу ливень
взъярился и сердито нет свирепо
пытался вырвать из моих безудержных объятий
весеннее дрожанье нежный трепет
что заменили мне отброшенное платье
вскипела пена лепестков-соцветий кружевами
вокруг колен но тело обнажилось
и
дождь струился по нему синели жилы
в
них кровь бурлила как шампанское – пред Вами
мон Сир такою я предстала на коленях
дурман сирени въелся в мою кожу
и
этот аромат затмил всю чувственность «шанели»
и
заставляет биться Вас в любовной дрожи
я
Жанна Пуассон Антуанетта
отныне Ваша жизнь – весна и лето!
Тулуз-Лотрек. «За туалетом»
Мадам Пупуль за туалетом
Застигнута в своем движенье
У
зеркала, как будто лето
Разыскивает в отраженье.
Нет, за спиною только осень
Дрожит палитрой листопада.
Зачем же Вам, мадам, помада,
Когда уже заметна проседь
У
самого затылка? Надо
Прикрыть глаза, прервать занятье,
Расплыться телом в полкартины.
Ваш портретист сегодня спятил,
Он дышит перегаром винным,
Он тоже опускает долу
Свой мутный взгляд, хрипит одышкой,
И, кажется, коснется пола
Отвислым носом коротышка!
Ужели он сказал однажды,
Что жизнь прекрасна? Пухлогубо
Смеялся, но сегодня грубо
Воскликнул: Я умру от жажды!
Он ждет, когда придет к постели
Девчонка Жанна, чтоб от грусти
Отвлечь, но желтые метели
Ее сегодня не пропустят.
Стоит сентябрьская жара –
В
Мальроме нынче липкий воздух,
В
его сиропе вязнут звезды,
И
граф Альфонс, старый дурак,
Резинкой из ботинка метит
В
жужжащих мух, в кругу семьи:
Графиня! Неужели дети
Живут до тридцати семи?
Не выкинуть себяtc
"Не выкинуть себя"
не выкинуть себя
из собственной души
как ни хотелось бы –
былое многотонно
и
тяжелеют лбы
и
мысли теребя
губами шебуршим
листаем монотонно
разорванный дневник:
Дитя – любовь – старик
отрезать как послед
безудержную плоть
соленых сухожилий
желаний волокно
сизифов камень лет
и
странно говорить:
а
помните – мы жили…
как глупо повторять:
в
тот день давным-давно…
Нам есть чего терять
мы жили впопыхах
болели невозможным
мы так неосторожно
носили свое я
роняли били вдрызг
как грузчики рояль
в
неопытных руках
испытывая страх
на прочность словом «смех»
А
нынче выпал снег
как стрептоцид на горло
замерзший черный город
в
котором мы живем
упавшим воробьем
застуживает перья
и
мы уже не верим
что сердце бьется в нем
какая дробь минут
нам простреляла кожу
изнанки больше нет
и
нестерпимо жмут
в
подмышках рукава
душа опять права –
конечно невозможно
терпеть весь этот бред
Но все еще живут
зачем-то нищета
и
голод монстра-тела
бредет без рук без ног
и
с голой головой
в
замызганный вокзал
и
кто тебе сказал
что есть на свете Бог
и
город над Невой…
Я тебя не зову
я
тебя не зову я уже не могу извини
мои окна всю ночь заметала пурга и лед
присосался к стеклу голубыми губами и пьет
теплоту моих снов только слышно как снова звенит
в
этом бледном рассвете холодное птичье: тинь-тинь
как иголочкой в сердце ломая свое острие
в
замороженном теле ужели Господь простил
и
забрал эту боль – да святится имя Твое
Твое имя мне светится в темной ночной глубине
и
никак не решиться глотнуть эту горечь-полынь
льдинки бьются в бокал рассыпая синичье: тинь-тинь
но потом затихают и гаснут в холодном вине |
