|
Тащи из части каждый гвоздь!
Дорогому человеку – Мише Коноплеву
«Все вокруг – народное,
Все вокруг – мое!»
(Заповедь строителя коммунизма)
«Если русский человек не ворует,
то это вовсе не русский человек.»
(Наблюдение)
«Казённое добро в огне не горит,
в
воде не тонет, -
его просто воруют!»
(Д. В. Григорович, 1822–1890 гг.)
Когда однажды знаменитого историка Карамзина попросили
коротко охарактеризовать положение дел в России, ответил он
одним словом: «Воруют!» Воровство для наших
соотечественников – вовсе не народная забава, а непременная
черта образа жизни. Причин тому много. Страна большая, и
многое в ней плохо лежит. Хозяев много, но все они какие-то
общие, а конкретных – нет. Прогресс – прогрессом, но многое
– по-прежнему в дефиците. Зарплаты меленькие, всего не
купишь. Самому работать нет охоты.
Причин, оправдывающих воровство, можно выдумать множество,
только стоит ли? Воруем, потому что такой уж у нас
менталитет…
…В начале девяностых годов того уже ХХ столетия, по доброй
своей воле вдруг решил я покинуть родной военно-морской
флот. Напрочь покинуть. Для строительства дальнейшей судьбы
выбрал я малюсенький городок в Смоленской области. Да и
городок в общем-то: так себе – деревня, и сказ весь.
В
тот год очень кстати небезызвестный Борис Николаевич
подгадал со своими очередными амбициями. Захотел, значит,
стать президентом всея Руси. И потому начал он искать
подходы к душам разных социальных слоёв населения. Как
говорил один знакомый мне по совместному стакану
председатель колхоза, в очередной раз Ельцин начал «играться
с народом в заблуждения». Военных пенсионеров в ту очередную
для Руси революционную пору опять накопилось
видимо-невидимо. Скорее – видимо, причём невооружённым
глазом. Толпы вчерашних лётчиков, подводников и прочих
бывших «погонников» шатались из города в город, пытаясь хоть
как-то устроить свою дальнейшую судьбу. Одних попёрли на
гражданку в связи с естественным сокращением войск после
распада СССР. Другие, как и я, начали покидать вооружённые
силы добровольным порядком. Не шутка: впервые после
Октябрьской революции офицерам зачем-то разрешили думать и
определять свою судьбу самим. Очереди на жильё,
предполагаемое для нашего уже не военного брата, во многих
населённых пунктах державы выстроились огромные. На этом
кандидат в цари и сыграл. Разом приказал он вывалить на наши
головы из слабенького бюджета страны около двадцати
миллиардов тогда ещё не до упора деревянных, но уже очень
деноминированных рублей. Чтобы, дескать, очереди наши
рассосались, как язвы после сеанса Кашпировского.
В
облюбованном городишке в очереди на «военное» жильё был я
одним из первых, и улицу для бывших военных заложили
буквально при мне. Слово за слово, но пошёл я в исполком и
настойчиво попросил, чтобы жилищная комиссия один из
строящихся легендарных щитовых домиков серии 3-Щ закрепила
конкретно за мной. Дескать, помогу строителям, чем смогу, да
и, опять же, контроль дополнительный не помешает. Вот
контроль-то этот чуть с ума меня и не свёл...
В
нашем не слишком плотно населённом пункте, давно томящемся
от общей бесперспективности, серьёзных строительных
организаций отродясь не бывало. Так, пара шарашкиных контор
с лёгким кирпично-древесным уклоном, и всё. А строить надо,
потому как заказ государственный и местным властям вменён в
обязанность. В общем, набрали власти на каждый дом бригады
из тех, кто под рукой был. Практически, из шабашников. Мой
дом, к примеру, строили трое: один – бывший порученец
бывшего же местного райкома партии, второй – радиотехник,
эмигрировавший из Латвии и третий – недоучившийся студент
гуманитарной направленности. Они и стены складывали, и печку
выводили, и электропроводку раскидывали. Хоть они от скуки и
были на все руки, но, как что делать, представляли
приблизительно. В целом, так и построили. Как справедливо
заметила одна певичка, «я его слепила из того, что было…»
Справедливости ради надо отметить, что лепить поначалу было
из чего. Муниципальные власти исправно переводили деньги
строительной организации под названием ХРСУ.
Расшифровывается – хозрасчётный ремонтно-строительный
участок, но мы букву Х расшифровывали по-своему, причём
слово «хороший» при этом не подразумевали. Строительная
организация в пределах предоставленных лимитов закупала
стройматериалы. Закупала, надо сказать, странно: не то, что
получше, а то, что подешевле. Для них – экономия и
возможность что-то положить себе в карман. К примеру,
выделена на покупку ста листов шифера некая сумма. Ищешь
подходящего дельца (их на рынке строительных материалов, как
и на любом другом рынке – пруд пруди), который за эту же
сумму продаёт тебе сто пятьдесят листов, а документы
оформляет как на сто. Ну а лишние пятьдесят толкаешь налево
или просто накрываешь крышу тёще…
Естественно, интересы тех, кто потом построенное такими
материалами жильё должен будет осваивать, не учитывались
вовсе. Ну да ладно, хоть какие, а всё же материалы.
Все эти странные материалы подвозили к стройке. Почему-то
всегда это происходило в конце рабочего дня. Через некоторое
время мой немногочисленный рабочий люд шабашил, и делал вид,
что собирается по домам. Надо сказать, что каждый из них
где-то в других частях городка тоже строил себе дом. Для
себя им хотелось сделать это по-
лучше, к тому же из возможно более качественного материала.
СССР только-только развалился, и все негласные правила эпохи
развитого социализма ещё действовали во-
всю. Одно из основных правил было такое: покупать
стройматериалы для своего дома неприлично, если есть
возможность их где-нибудь стырить. Конкретно у этих ребят в
данных обстоятельствах стырить было где и что.
Дождавшись, когда я уйду или хотя бы отвернусь, на свои
велосипеды (основной вид транспорта на селе) и в коляску
мотоцикла (состоятельным был порученец) халявщики начинали
укладывать всё, что отложили за день в укромный уголок:
мешки с цементом, гвозди, облицовочную плитку, вагонку,
рубероид и прочие предметы первой и последующих строительных
необходимостей.
Главное дело, ловлю их с поличным, а они даже и не думают
оправдываться! Напротив, гордо говорят: «Слушай, мужик! Тебе
ведь государство строит, так? Ну, если не хватит
чего-нибудь, так тебе ещё подвезут. А нам никто не подвезёт!
Потому и берём, понял?» Один раз я всё же наглости такой не
стерпел и чайник кому-то из них крепко начистил. Ну и что?
Круглосуточно я же стройку контролировать не мог, потому что
квартиру снимал в другом месте! Безусловно, никто мне снова
не подвозил цемент, потому раствор для кладки стен
замешивался в основном на песке. Конечно, никто не подвозил
и рубероид, потому шифер положили без него. И так далее.
…У каждой вещи должен быть вполне конкретный хозяин. Если
такового не имеется – вещь считается бесхозной, то есть
ничьей. Если у вещи хозяев очень много, то она опять как бы
ничья, и ничего страшного не произойдет, если вы решитесь
вдруг объявить ее собственником себя. Вещи от этого не будет
ни холодно, ни жарко, а окружающие, скорее всего, поймут вас
правильно. То есть скорее всего как бы даже и не заметят.
Главное, что выбирать для воровства нужно такие вещи,
которых много, тогда отсутствие одной из них пропажей не
считается.
Предположим, приглянулась вам доска, одиноко или в куче
лежащая на улице. Вдруг решили вы, что хозяйство ваше
буквально рухнет без нее, и потому положили на нее свой
выпуклый глаз и решили этой доске «приделать ноги». И вот
вечером вы идете в район расположения облюбованной доски и
бережно берете ее, чтобы после примерить к своему хозяйству.
Вдруг, откуда ни возьмись, некто:
–
Ложь взад, сволочь! Не твоё ведь!
Вы, ничуть не испугавшись:
–
А твоё, что ли? Докажи!
Тому, естественно, крыть нечем, и он вынужден констатировать
факт, что вы к доске успели раньше. А кто не успел, тот, как
известно, опоздал.
Действительно, не взяли бы вы эту доску, она бы сгнила, или
другой утащил бы ее. Шансов быть прибитой к месту назначения
у неё всё равно было маловато. Потому что как же нации нашей
без воровства жить? Наряду с плохими дорогами и огромным
количеством дураков воровство входило, входит и наверняка
будет входить в тройку самых значительных особенностей
русского образа жизни.
Но, пожалуй, ближе к флоту пора переходить. Вы, конечно,
понимаете, что если воровать будут только гражданские лица,
то военному братству от этого будет обидно. Где же обещанное
равноправие? Власть – Советам, землю – крестьянам, фабрики –
рабочим, воду – морякам, а все остальное можно тихонько
брать примерно поровну, то есть в зависимости от хваткости и
цепкости.
Вооруженные силы вообще и военно-морской флот в частности –
это гигант-
ское вымя, за соски которого любой желающий может дергать
бесконечно долго. Уверяю вас, что при этом так же бесконечно
долго будет иметь место вполне положительный результат. Наша
держава велика и почти могуча. (Многие думают так даже после
того, когда она перестала быть таковой). Для охраны её
мирного покоя войсковому товариществу в разные времена было
выделено столько оружия, техники и снаряжения, что глаза
разбегаются без перерыва на обед, сон и другие естественные
надобности. Поскольку всё перечисленное добро имеет чисто
условного, хотя порою и вполне конкретного хозяина, то добро
это смело можно отнести к народному, то есть бесхозному.
А раз так, то теряться в данном случае – преступно, и просто
необходимо стремительно сделать вывод:
ТАЩИ ИЗ ЧАСТИ КАЖДЫЙ ГВОЗДЬ,
ТЫ ЗДЕСЬ ХОЗЯИН, А НЕ ГОСТЬ!
Страна наша настолько велика, что пропажу чего-либо в ней
принято замечать не сразу. Во-первых, даже очень крупная
вещица на фоне всей страны незаметна. Во-вторых, как мы уже
договорились, раз хозяев у нас много, то их как бы и нет
вовсе. Кто о пропаже заявлять будет? Правильно, никто.
В-третьих, искать пропавшее вооружение, обмундирование,
продовольствие и другие предметы войскового обихода
по-хорошему просто некому. Потому что те, кто искать должен,
в это время тоже вполне могут быть увлечены процессом
воровства, имея на это полное право и свои неплохие
возможно-
сти. Правда, остается еще общественность и так называемый
народ, но все это настолько размыто и не организовано, что
брать ЭТО в счет не принято.
Классический пример голубого воришки из бессмертного романа
Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» нашел многочисленных
подражателей в военной среде. Несомненно, это благотворно
сказалось на боеготовности войск. Любой мало-мальски
приличный хозяин знает, что среди накопившегося
повседневного хлама отыскать что-то очень нужное иногда
бывает совсем непросто. А когда хлам растащен по карманам,
котомкам и сусекам, искать нужное становится легче! Если,
конечно, это нужное заодно не пристроили в те же сусеки.
Особо страшного в последнем случае нет, потому что
отрицательный результат – тоже результат.
Все мы люди грамотные и совершенно уверенно можем заявить,
что рыба гниет с головы. Нарушим традицию и рыбью голову
обсасывать не станем, даже если к ней подадут приличное
количество опять же приличного пива. Давайте понаблюдаем,
что внизу делается…
Туземцев в жизни интересуют более всего блестящие предметы.
Неважно, какого назначения эти предметы, главное – чтобы они
переливались на солнышке, радовали глаз великолепием и
интриговали необычностью форм.
Российские матросы срочной службы в этом смысле от туземцев
не отличаются ничем. Разве только блестящих предметов на
флоте куда больше, нежели в туземных пампасах. Матросы, как
и туземцы, народ мелкий в смысле запросов. Поэтому в большей
степени матросов всегда интересовали блестящие предметы
небольших размеров, которые могли уместиться в ладони, в
кармане, за пазухой или в дембельском чемодане. Матросов по
большому счету не интересует тот факт, что мелочей в сложном
техническом устройстве, коим является корабль, не бывает. То
есть понравился предохранитель – бери на память, и пусть
даже отдельно поставленная боевая задача не будет из-за
этого выполнена. По душе клапан – отвинчивай. И так далее.
Наплевать, что из-за этого может быть сорвана боевая задача,
главное – потешить себя вволю.
Представьте, приезжает в родную деревню Грязи, что
где-нибудь в совершенно сухопутной Рязанской губернии,
тракторист Ваня Коромыслов, отслуживший честь по чести
положенные три года в военно-морском флоте. И привозит с
собою, кроме дембельского альбома и невыразимого апломба,
сундучок, в котором уложены взятые на память о морской
службе: рында, полный комплект флагов расцвечивания, дрек
шлюпочный (маленький якорь), полсотни шпангоутных
указателей, латунная таблица перестукивания между отсеками,
рукоятка машинного телеграфа, свинцовые стельки от
водолазного костюма, трубка от корабельного телефонного
аппарата, переключатель с пульта управления погружением и
всплытием… Да мало ли что на память можно с флота взять!
Пусть практического применения на деревне ни один предмет из
перечисленных не найдёт, но с какой степенью невыносимости
начнут уважать Ваню односельчане, когда он любовно разложит
все свои туземные сокровища для всеобщего обозрения!
Подобные шалости сами моряки к воровству не относят, потому
что знают: увековечить свою принадлежность к морскому
братству на всю оставшуюся жизнь – дело практически святое
для настоящего моряка. Кстати, любой гражданин, пребывавший
на корабле всего несколько дней, настоящим моряком начинает
считать себя сразу по сходу на берег. Особенно, если удалось
надеть или даже поносить форму. И уж подавно, если потом на
суше рядом нет других, более опытных и бывалых моряков,
которые могут помешать одиночному постморскому величию.
Что же касается имущества табельного, – теплого водолазного
белья, кожаных «канадок», биноклей и тому подобного, то
назначать в памятные сувениры эти ценимые во все времена
вещи могли уже только представители других служебных рангов
– мич-
маны и офицеры.
Мичманы, которых в народе ласково называют «ущербными детьми
глав-
кома», – это совершенно особое морское сословие. Если
офицер, как не крути, служит за идею всю свою сознательную
жизнь, если матрос срочной службы, даже если и не очень
хочет, отбывает положенную воинскую повинность, то мичман
служит по контракту за очень дополнительные деньги. Всё
остальное – ни в счет. Мичман точно знает, что через
несколько лет закончится его контракт, и до этого времени он
должен успеть взять от службы по максимуму. Деньгами,
продуктами, вещами, снарядами, листовым железом или соляркой
– не важно. Именно поэтому почти официально мичманов и
прапорщиков всегда именовали и будут именовать СУНДУКАМИ или
КУСКАМИ.
Ранним утром, когда офицеры ещё допивают свой жиденький чаек
в кают-компании, мичманы, рассовывая по карманам
сэкономленную на офицерах заварку, уже ставят себе почти
боевую задачу на день. В том смысле, что предстоит вынести
за пределы части в расположение семьи или другого условного
места, к службе отношения не имеющего. Еще не раздалась
команда: «Приступить к регламентным работам!», а мичманы уже
заворачивали первые килограммы шурупов и гвоздей, разливали
по банкам первые килограммы краски, спирта, бензина. Еще не
объявлена была приборка, а мыло и другие чистяще-моющие
средства были надежно похоронены в недрах мичманских баулов,
карманов и пазух.
Красть хотелось всегда и все. Чем больше было наворовано,
тем больше хотелось выкрасть еще. Воровство засасывало, как
курево, алкоголь и наркотики, вместе взятые. Так уж в народе
славном нашем считается, что ТОТ, КТО НЕ ПОПАДАЕТСЯ, ТОТ И
НЕ ВОРУЕТ. Мичманы попадались часто, но их это не
останавливало и они продолжали воровать по-черному. НИ ДНЯ
БЕЗ ВЫНОСА! – вот какой девиз был главным в жизни мичмана.
(Хотя, положа руку на сердце, скажем прямо: и часть офицеров
этот лозунг уверенно взяла себе на веру). Так к концу
рабочего дня неизбежно приходило моральное удовлетворенье за
не напрасно прожитый день. На этот счет знающие люди
говорили, что ЕСЛИ МИЧМАН ПРИШЕЛ НА СЛУЖБУ ПОСЛЕ ОБЕДА,
ЗНАЧИТ ОН НЕ УСПЕЛ ЧТО-ТО ВЫНЕСТИ ИЗ ЧАСТИ ДО ОБЕДА.
Недалеко от Североморска, столицы Северного флота, в одном
из экипажей патрульного самолета морской авиации проходил
службу мичман, то есть прапорщик, что, впрочем, по сути
своей совсем одинаково. (Морские летчики – те же моряки,
только на погонах у них синие просветы, а не жёлтые. И
лампасы на брюках у офицеров есть, тоже синие). Что-то он
там подносил по обязанности остальным членам экипажа – это
для рассказа вовсе не важно. Главное, что считал прапорщик
себя полноправным членом экипажа со всеми вытекающими из
самолета последствиями. То есть, к своему удовольствию,
прапор имел прямое и непосредственное отношение ко всем
видам довольствия. Такой вот уютненький каламбурчик.
Самолет, обслуживаемый экипажем, хоть и был старого образца,
но всё же летал, причем достаточно далеко и высоко. Чтобы
хотя бы что-то летчики могли рассмотреть в окружающем
воздушном пространстве через покрытые наростами льда в
условиях низких температур иллюминаторы, им выдавали в
качестве антиобледеневающей жидкости спирт. Шило то есть
по-нашему.
В
смысле шила все мужики – братья родные. Зачем выливать на
стекла то, что подойдет для организма? Поэтому перед полетом
огненная жидкость раздавалась членам экипажа, а в резервуары
заливалась какая-нибудь непригодная для питья гадость с
малым градусом.
По окончании очередного полета своей очередной дозой
распоряжались кто как. Офицеры тут же, не выходя из кабины,
отмечали благополучное возвращение и слегка навеселе
направлялись в расположение своих семей, если таковые
имелись. Прапорщик со своей порцией уходил сразу. Задумчиво
и вдаль.
Прапор этот был фантастически жаден и потому до фанатизма
предан делу воровства. Сам он был не местным, то есть из
Черновцов, что значительно усугубляло его фанатизм. И была у
него думка – мечта такая, чтобы по окончании контракта
наряду с остальным добытым имуществом и денежными знаками
увезти в любимый свой хохлятский край шесть 200-литровых
бочек шила. На черный день, так сказать. Все ж таки на шило
можно будет в любой момент поменять хоть сало, хоть много
чего еще. Жидкая валюта, как никак! Почему именно шесть
бочек – неведомо. Норма у него такая стахановская была.
Кстати, ворованное шило в вооружённых силах называют
«ворошиловкой».
Наш прапор, как и другие представители этого сословия, был
не только фантастически жаден, но и не менее фантастически
дремуч. Из курса арифметики он знал только действие
сложения, из курса русского языка – только слово «Дай!», а о
физике он знал только то, что она есть. В целях экономии
места, а также по причине вышеуказанных жадности и
дремучести свои бочки он заполнял под самую пробочку, не
оставляя возможности шилу спокойно увеличивать свой объем
при соответствующем колебании окружающей бочки температуры.
Мало того, наш герой, кроме всего прочего, «и лучше выдумать
не мог», как закопать свои бочки по соседству с бензинами и
маслами в родном гараже. Здесь в стойле стояла гордость
прапора – новенькая «семёрка Жигулей», на которой он
практически и не ездил, сберегая до лучших гражданских
времён. А стойло это, в свою очередь, входило в гаражный
кооператив военно-морской базы, причём емкость этого
кооператива тянула примерно на две сотни автотранспортных
средств.
Так и копил прапор потихоньку волшебную живую воду. При этом
прапор в пределах семьи очень гордился накопленным, отмечая
с бешеной радостью, что запас шила растет, а дней до
окончания контракта в календаре становится всё меньше. Чтобы
запас пополнялся активнее, он с пролетарским остервенением
выменивал шило в других экипажах, отдавая за него со стоном
в грудях другое сворованное имущество.
Развязка наступила, когда заполнялась пятая бочка.
Коротеньким полярным летом погода вдруг зафокусничала и
стала необычайно высокой для арктических условий. Железная
обшивка гаража нагрелась чрезвычайно, воздух в нем – тоже.
Шилу в бочках до того активно захотелось изменить свой объем
в сторону увеличения, что эта высокоградусная жидкость,
выбив пробочку в одной из бочек, фонтаном устремилась в
гараж, где встретилась со скоплением горюче-смазочных
материалов, а также и с некоторыми запасами бензина,
хранившегося тут же.
Очевидцы говорили, что от взрыва гараж вместе с запрятанной
в нем машиной поднялся в воздух и упал хотя и несколько в
стороне, но всё же на территории родного кооператива. В
считанные минуты сгорели 35 гаражей и 18 машин, не считая
мелких брызг. Жадность фрайера крепко сгубила. Потом был
суд, конфискация, срок и острая жалость к самому себе. Но,
как говорят знающие люди, ПОЗДНО ПИТЬ «БОРЖОМИ», КОГДА
ЖЕЛУДОК УЖЕ ВЫРЕЗАН.
Другой мичман как-то собрался ехать в отпуск на большую
землю из маленькой секретной базочки, в которой атомоходов –
как сельдей в бочке. Чтобы, значит, не с пустыми руками
ехать, прихватил мичман для осуществления на родине
некоторых хозяйственных работ десяток регенеративных пластин
из аварийного кислородного запаса. Эти пластины выделяют
большое количество кислорода, даже будучи несколько
отработанными.
В
напарниках у мичмана оказался очень молодой, но не очень
бдительный офицер, который тоже ехал в отпуск на свою родину
и вез туда по сложившейся у него традиции пятилитровую
канистру с шилом. И тот, и другой сдали свои чемоданы в
багаж. И все бы ничего, да пробочка в канистре, как
оказалось, была завинчена не до конца. Чемоданчик
накренился, спирт потек, соприкоснулся с пластинами в
соседнем чемодане и … Да-да, именно взрыв. ТУ-134 заполыхал
прямо на аэродромном поле, так и не успев взлететь. Хорошо,
что хоть жертв не было – все успели выскочить. Но полное
сгорание самолета имело место быть. Несколько позже имели
также место быть: трибунал, соответствующие сроки
заключения, конфискация имущества и все прочие сопутствующие
элементы.
Среди мичманов, как заведено, выделялась некая группа,
которая по долгу службы ведала вопросами снабжения. Эти
ребята служебными обстоятельствами были поставлены перед
таким количеством соблазнов, что не воровать в их среде
считалось просто-таки тяжким грехом. Не зря же Петр Первый в
свое время заметил, что любого интенданта через пару лет
службы без разбирательства следует сажать в тюрьму!
Попасть в тюрьму достаточно просто. А вот в интенданты,
напротив, попасть весьма сложно. Тут и подмазывать
многократно приходится, и соответственно спину гнуть,
и делиться непрерывно… Но попасть в интенданты – это только
первый этап. Нужно удержаться на плаву, наработать аппетит и
конъюнктуру, приобрести разветвленные связи, после чего уже
стать заслуженно нахальным и прочувствовать прелесть
относительной вседозволенности. Помните, небось, известный
анекдот о том, как потрясенный начальник склада
расписывается в денежной ведомости и восхищенно бормочет:
–
Ух, ты! Тут еще и зарплату дают!
Но наслаждаться своим величием интендант должен тихонько.
Только в этом случае он может называться Интендантом с
большой буквы. Если будешь на каждом углу кричать о свой
исключительности и потеряешь бдительность, то…
В
одной из заполярных баз заканчивал службу мичман –
интендант. Он был ещё вовсе не старым, но уже успел свою
должность подоить до таких пределов, что от службы взял все
то, что можно было. Настала пора с постылой промороженной
заполярной земли убыть в маленький родной южный городок в
Краснодарском крае, чтобы провести там остаток жизни, сбывая
украденные кальсоны и поедая несметное количество консервов,
заимствованных из складских запасов, включая даже запасы ещё
военного времени.
Оставалась заключительная фаза. Все денежные знаки,
присвоенные предметы снаряжения и довольствия были тщательно
упакованы и разложены по ящикам. Через пару дней подадут
заказанные контейнеры, все будет втиснуто в них и
отправлено. Тогда и самому следом можно тихонько отъехать.
Но ничто человеческое не чуждо даже интенданту. Решил он
заключительную фазу своего пребывания на Севере провести
крепко, чтобы запомниться надолго коллегам по нелёгкому
складскому делу. Надо сказать, что удалось это ему вполне, и
запомнился он, прямо скажем, надолго, причём не только
коллегам…
Интендантские службы в базах достаточно многочисленны и в их
коллективах тоже зарождается порою подобие дружбы, то есть
войскового товарищества. Тем паче, свою должность уходящий
вдаль сдавал молодому и зеленому мичманку (свято место пусто
не бывает). Как бы возникала незримая ниточка
преемственности поколений. Надо ли такое важное мероприятие
достойно отметить? А как же!
Отвальная обычно как делается? Берется из своего кармана
энная сумма денег, совершается несколько вояжей в
военторговские магазины, там закупается все необходимое и –
гуляй, народ, за мой счет! Провожай меня в голубую и светлую
даль! Но интендант не был бы таковым, если бы отвальную за
свой счет делал. Зачем лезть в свой карман, когда есть
карман государства? Тем более, что отвальная – это прощание
интенданта и с государством тоже. Так пускай же оно
раскошеливается!
Где отвальная – там и привальная. То есть, вступающему на
трудную интендантскую стезю необходимо представиться
коллегам по службе. Ну, и предложил старый мичман молодому
объединиться этими славными делами! Дескать, хоть и воры мы
с тобой, а давай-ка государству дадим послабление и дважды
воровать продукты для своих пьянок не станем…
К
нужному сроку почти все необходимое было доставлено к месту
торжественной церемонии. Икра зернистая, шило, севрюга в
собственном соку и прочее. Оставалось только мясо доставить.
Для горячего, так сказать. Ну, сами посудите, не давиться же
тушенкой (интенданты совершенно справедливо называли ее
«хищенкой») лучшим людям базы!!
Решено было с камбуза дивизии взять полтуши свиньи и столько
же – коровы, что составляет почти половину суточного мясного
рациона целой дивизии атомоходов. (Ничего, переживут без
мяса, не господа. Тем более, что Ленин завещал делиться).
Все это было заранее заготовлено и заботливо приховано в
укромном уголочке одного из бесчисленных подсобных помещений
берегового дивизионного камбуза.
Понятное дело, что старый конь борозды не портит, но зачем
ему ходить на дело, когда есть молодые, которым везде у нас
дорога? Ближе к ночи с банальными детскими саночками молодой
интендант отправился к забору, по пути за стакан наняв
случайного помощника из местных аборигенов, которые
неизбежно образуются в любой, даже очень маленькой
военно-морской базе. Мясо из помещения камбуза благополучно
было до-
ставлено к забору, через оный перекинуто и погружено на
саночки. Туша на тушу. Чтобы случайные любопытные взоры не
распознали стратегический груз и не подумали чего
нехорошего, сверху мясо было тщательно прикрыто старой
мичманской шинелью.
В
принципе, такая схема выноса (вывоза) была многократно
обкатана и никто в успехе очередной операции не сомневался.
Старый мичман сотоварищи уже на стол накрывал. Вмешался
случай, комментируя который, можно напомнить, что и на очень
зрелую старуху бывает ого-го какая проруха. Дело в том, что
буквально за пару дней до описываемых событий местные
злоумышленники вскрыли несколько гаражей, мимо которых
проходил санный мясной путь интендантов. Из гаражей было
вынесено определенное количество ценностей и спецмилиция
усиленно начала поиск злоумышленников. В закрытых базах ведь
простой милиции нет. Поскольку территория военная, а самим
военнослужащим уголовными и административными
правонарушениями заниматься некогда, то милиция наделяется
особыми полномочиями и вправе при служебной необходимости
шмонать не только мичманов, но и офицеров.
Видимо, вспомнив о том, что (кажется, по Достоевскому)
преступник любит возвращаться на место преступления, стражи
порядка денно и нощно проверяли наличие остатков гаражного
имущества, а заодно невзначай поджидали преступников. Как бы
вы, к примеру, поступили на их месте, когда почти на месте
преступления вдруг из темноты на вас надвинулась бы странная
группа из двух человек, с пыхтением и некоторым надрывом
перемещающая по снегу детские саночки? Правильно:
–
Стоять на месте! Руки в гору!
Убегать в такой ситуации было бы просто глупо и несолидно.
Во-первых, элементарно можно пулю схлопотать, а во-вторых,
база маленькая, всё равно нашли бы. Тем более что санный
след – вот он. В общем, вскрыли покрывало – шинель. Лежащее
под нею мясо на веселые, а уж тем более мирные мысли
милиционеров почему то не навело. Подельников арестовали и
они раскололись тут же, не отходя от мясной трассы.
А
лучшие интенданты базы сидели тем временем за столом и уже
вовсю провожали товарища. Мясо ожидалось, но как бы во
второй серии. И тут вдруг – здравствуйте, я ваша тётя!
Вместо мичмана с мясом к гуляющим заваливает группа
задумчивых вооруженных людей в далеко не радующей глаз
форме.
Мне эту историю поведал один из сослуживцев, в качестве
дознавателя подключенный к расследованию. Ужо он рассказал,
что хранилось в помещениях трехкомнатной квартиры мичмана,
не сумевшего тихо съехать на большую землю! Во-первых,
поражал ассортимент. Здесь было все, что могло являться
предметом снабжения корабельных и обслуживающих служб.
Во-вторых, поражало количество. Запросто экипаж самого
большого атомохода можно было бы полностью обмундировать, и
прокормить при этом не один месяц. В-третьих, качество всего
собранного было только высшим. Никакого ширпотреба! Если
икра – то свежая и в самых удобных расфасовках. Если белье –
то чисто шерстяное. Если сукно – то адмиральское, в крайнем
случае – для старшего офицерского состава. Бинокли, галеты,
инструмент шанцевый, столярный и слесарный, спирт
медицинский, шоколад отечественный натуральный, канадки
кожаные и такие же штаны к ним, вина сухие и крепленые,
форель в собственном тузлуке и языки заливные
консервированные… Несколько дней машина перевозила
награбленное на те склады, откуда всё это в своё время было
взято. А, может, и не на склады, а прямиком к следующему
вору. Кто знает, ведь все обнаруженное было уже неоднократно
списанным!!
Господи, да мы даже не подозревали, что добрая половина
обнаруженного входит в нормы нашего довольствия! Но с другой
стороны, каждому – свое: рядовым – рядовое, а интендантам –
дефициты. Все правильно. КТО НА ЧЕМ СИДИТ, ТО И ИМЕЕТ!
Опять был суд. Старшему дали больше. Естественно, все
конфисковали. А мы вдруг прозрели и поняли, почему частенько
то, что подается нам на стол, не вызывает аппетита. И еще
поняли, почему хорошего бывает так мало. И почему почти
всегда на складах снабжения нам отвечают:
–
Нет в наличии того, что вам положено…
Иван Иванович Егорьев, интендант нашего тяжелого ракетного
подводного крейсера стратегического назначения, ответы на
эти «почему» знал очень четко. И еще он знал, почему совесть
интенданту не нужна. Потому что при её отсутствии легче
можно ужиться с верхами и низами одновременно. Для любого
недовольного у него постоянно был припасен маленький
приятный сувенирчик, который тут же сводил недовольство на
нет. Иван Иванович знал даты дней рождений и личных
праздников всех, от кого хоть в какой-либо степени зависело
его благополучное существование. У капитана 2 ранга Сидорова
день рождения? Не побрезгуйте, к столу вам баночка икорки и
бутылочка винца для супруги. А шоколадки – для детишек, так
точно! Делал он свои подношения так ловко и тактично, что
никому не было ни совестно, ни обидно. Всем было удобно, и
все знали: ТАК НАДО, ПОТОМУ ЧТО ТАК ЛУЧШЕ.
Слава нашего интенданта была воистину общефлотской. На
«Акулу» к нам Егорьев попал по личному распоряжению Главкома
ВМФ, у которого в бытность его командиром лодки Иван
Иванович тоже служил интендантом. Служил, видимо, всё это
время он достаточно ловко, потому что ни разу за время
службы палуба (а уж тем более земля) не пошатнулись под его
ногами от опасной ситуации. И ведь молодым назвать его язык
у любого не повернулся бы – под пятьдесят ему уже было!
Будучи только что назначенным, он тут же получил в центре
Северодвинска шикарную многокомнатную квартиру. Естественно,
безо всякого намека на очередь, потому что «по распоряжению
сверху». Причём командир корабля в это же время жил в
офицерском семейном общежитии. Наверное, в этом была
определённая мудрость, ведь командиры приходят и уходят, а
хороших интендантов – раз-два и обчелся.
Мичман Егорьев был народным умельцем. Факиром.
Иллюзионистом. Мастером жанра «даю – беру». Куда там
легендарному Коперфилду! Вот уж у кого действительно все
появлялось ниоткуда и исчезало неизвестно куда! Даже самый
опытный проверяющий обнаруживал, что все у нас по линии
интендантской службы сходится более чем в аккурат. До
копеечки и до шнурка. Все выдавалось и списывалось по
нормам, все было учтено и оприходовано. При этом не любой и
не каждый, но всё-таки иногда мог лицезреть нечаянно, что у
Егорьева отдельные кладовки и собственная каюта ломились от
каких-то фантастических излишков.
Кончается поход – и с одобрения командира Иван Иванович
тихонько вручает всем офицерам дифференцированно упакованные
свертки с классными продуктами: получи презент! Недовольных
не было, потому что все фактически становились сообщниками!
Приезжает комиссия проверять нашу боевую подготовку – а всех
членов этой комиссии уже ждут флотские сувениры в виде
неподъёмных коробок с чем-то приятным на ощупь и на вкус.
Кто не поставит в этих условиях «зачет»?
Егорьев организовал службу снабжения внутри службы
снабжения. Стоило только причалить к берегу, и в районе
места стоянки нашего корабля, а также дома, в котором жил
Иван Иванович, начинали заметной стаей кружить какие-то
подозрительные личности и машины. Что-то грузилось и
выгружалось, подписывались какие-то документы, отдавались
распоряжения… Егорьев имел все, что нужно, знал, где и как
это взять и кому отправить. Делился он охотно, ибо в отличие
от недалеких товарищей по интендантству знал: ПОМОГАЙ
ДРУГИМ, ВДРУГ КОГДА-НИБУДЬ И ТЕБЕ ПОМОЩЬ ПОНАДОБИТСЯ!
Кстати, когда Иван Ивановича всё-таки накрыли, былые связи
легко помогли ему отмазаться по полной схеме. Что-то
пришлось вернуть добровольно, что-то отобрали, но без каких
бы то ни было актов и протоколов. Кое-что, правда,
старательно «не заметили». Потом – семь бед, один ответ! –
все недостачи последних лет повесили на Егорьева. Дескать –
попался, так плати! Наш герой прекрасно осознавал, что
рыпаться в подобной ситуации бессмысленно и нетактично.
Похоже, что и к этому повороту событий он был готов! Придя в
финчасть дивизии, из внушительных размеров баула он вывалил
на стол кассиру кучу денег и небрежно сказал:
–
Дочка, там мне что-то насчитали платить… Возьми отсюда,
сколько надо…
«Что-то» потянуло на несколько десятков тысяч. Остальное
простили. Даже квартиру оставили. Правда, ее быстро пришлось
продать и срочно демобилизоваться, увезя остальное
наворованное добро, спрятанное по другим точкам до времени
«Ч», в свой любимый Воронеж. Ну а Север-Воронеж, как
известно, уже фиг догонишь…
Ну да что мы все о грустном-то? Нешто веселых воровских
историй не было на флоте? А то! Еще как были!
Вот, к примеру, стояли мы в том же Северодвинске на ремонте.
А на флоте ремонт корабля проходит при живейшем участии
самого экипажа. То есть с лакокрасочными материалами,
скобяными изделиями, рабочей одеждой и всякого рода
пиломатериалами морякам дело приходилось иметь постоянно.
Конечно, присутствие рядом всего того, что очень пригодилось
бы и за заводской проходной, приятно волновало. Всегда или
почти всегда.
И
служил у нас в экипаже мичман Быков. Хотя и был он очень
крупного телосложения, слыл человеком болезненным. В том
смысле, что воровать любил просто до болезненной степени! По
карманам не тырил, а вот, что на заводе плохо учтено, брал.
Причем, очень часто ему не везло в этом благородном деле. То
наждачной шкуркой тело обмотает и пока до дома дойдет, так в
нескольких местах до крови той шкуркой сдерет свою шкуру
(приятный каламбур, не правда ли?). То гвоздями карман
набьет, а они ему поколят всякие нежные места общего
пользования. Однажды, помнится, клей специальный в пакет
налил, за пояс сунул – и понес с завода. Нес, нес, а клей
возьми да просочись сквозь пакет! И склеил Быкову и штаны, и
отдельные фрагменты тела с волосяным покровом. Отдирать
пришлось долго, было очень больно и жалко самого себя. Но
страсть требует жертв!
На каком-то этапе клептомания Быкова приобрела вовсе наглый
и независимый характер. Стал он воровать уже не бесхозное,
то есть народное, а то, что принадлежало конкретным
товарищам: отвертки, фонарики, ножики у коллег стали
пропадать.
И
вот решили коллеги однажды проучить Быкова, то есть
по-флотски как бы пошутить над ним. А на флоте если даже
по-доброму шутят, то шутки получаются такими суровыми, что
потом через много лет с содроганием будешь вспоминать про
них!
В
общем, в тот раз прямо с утра приготовил Быков для выноса
пакет с краской. Краска специальная, особая, её используют
для покрытия корпуса корабля – и ничего после покраски не
пристаёт к нему – ни ракушки, ни водоросли, ни русалки, ни
даже вражеские корабли. То есть очень нужная (мало ли что!)
краска. Любовно упаковал Быков пакет этот, в раздевалке в
нагрудный карман шинели сунул – и на корабль, поработать
маленько.
Надо отметить, что ВОХРы, охраняющие завод на проходных –
народ очень даже решительный в случаях, когда подозрение на
вынос имеется. Даже несмотря на то, что в охране завода
почему-то в основном женщины работают – прямо вот запросто
обыскивают, и все тут. И ослушаться, главное дело, не моги –
право такое они имеют, а вдобавок у них наганы на поясе – не
поспоришь шибко. Наши, короче, не пляшут вовсе! Про
особенности заводского сыска на проходной все знали, но
личные досмотры все же были явлением достаточно редким,
потому риск себя как бы вполне оправдывал.
Знал об этом и мичман Быков, да вот пожадничал и краски
навалил в пакет многовато, без учета особенностей строения
собственного тела. На себе Быков, как принято у всех
практически мичманов, экономил шибко, потому шинель у него
была старенькая. При этом в плечах и в животе мичман
прилично прибавил с момента пошива той шинели, то есть в
обтяжку пальтишко ему было ещё как.
Пока, в общем, Быков на корабле изображал из себя
старательного военнослужа-
щего, принимающего участие в ремонте собственной матчасти,
коллеги пакет с краской из его кармана с соблюдением всех
правил конспирации достали, а вместо него положили точно
такой же, но вместо краски там уже было обыкновенное
человеческое дерьмо, которое добыть, как известно, нет в
быту никаких проблем. Чтобы «ароматы» не просачивались
наружу, пакет крепко загерметизировали…
Быков закончил работу и с чувством собственного рабочего
достоинства и морального удовлетворения вытер мнимый пот со
лба. Потом переоделся в раздевалке, поправил пакет во
внутреннем нагрудном кармане шинели и спросил соседа по
рундучку:
–
Слышь, Серега, не очень заметно?
–
Да нет, вообще ничего не видно!
В
тот день бойцы вневедомственной охраны устроили настоящий
день бдительно-
сти. Бывают такие неожиданные закидоны, когда они начинают
придираться буквально к каждому пустяку. А тут – Быков.
Пожилая ВОХРушка, как ему на грудь выпуклую в районе кармана
свои подслеповатые зенки вылупила, так сразу на турникет
щеколду и накинула. Дескать, начальник караула ко мне, а
остальные на месте!
–
Покажьте, товарищ мичман, что это у вас там за пазухой!
Быков поначалу попытался отшутиться и игриво ответил:
–
Это у меня грудь растет!
ВОХРа при исполнении, особенно в конце смены, а тем паче
пожилая, к шуткам расположена бывает редко. Потому дама
рассвирепела моментально и даже в кобуру за пистолем
метнулась:
–
Покажь, кому говорю!
Быков обречённо расстегнул шинель и достал пакет.
–
Ну, что в пакете-то?
Надо было отвечать правду, а правду Быков говорить не
привык. Говорить правду про краску было почти стыдно. И
тогда в сердцах Быков ляпнул:
–
Что, что… Дерьмо, что же еще!
Конечно, Быков не подозревал о жестокой шутке своих
товарищей. Он по-прежнему наивно был уверен, что в пакете –
специальная грунтовая краска особых укрепляющих свойств. А
про дерьмо вырвалось от отчаянья и осознания неотвратимости
последствий.
Услышав такой ответ, постовая завопила благим матом:
–
Товарищ начальник караула! Тут оскорбляют при исполнении
обязанностей и не подчиняются!
Налетели охранники, и мичмана быстренько затащили в
караульное помещение для досмотра. Каково же было изумление
начальника караула, постовой дамы и самого Быкова, когда в
развернутом пакете на самом деле оказалась вовсе не краска!
Конечно, Быков по такому случаю был примерно наказан, на
некоторое время он стал героем устного народного творчества
и на него с улюлюканьем показывали пальцем. А некоторые,
наиболее несознательные, даже демонстративно нос пальцами
зажимали и морщились: мол, фи, как пахнет в смысле вони! На
некоторое время он присмирел до того, что практически ничего
с завода не выносил. Ну, если только по мелочам, потому что
совсем бросать святое ремесло нельзя – есть опасение
потерять квалификацию и (боже упаси!) даже интерес к выносу.
Потом история постепенно подзабылась и Быков вновь с яростью
взялся за старое в прежних объемах, подтверждая старое
правило: СКОЛЬКО МИЧМАНУ НЕ ДАЙ, ОН ВСЕ РАВНО В ЧУЖОЙ КАРМАН
СМОТРЕТЬ СТАНЕТ!
Ну да что мы за мичманов-то зацепились языком? Что, кроме
них, уже на флоте и воровать некому?! Не волнуйтесь, конечно
же, есть такие! Более того, с возрастанием долж-
ностного положения ворующего растет и его аппетит. Такова
логика служебного воровства в отличие от воровства
случайного, то есть любительского. По большому счёту,
профессиональным вором можно назвать только того, кто
занимается этим, используя занимаемое служебное положение,
то есть свою профессию (про тех, для кого воровство –
единственная в жизни профессия, в этой книге речь вести
негоже, – всё-таки моряки наши изначально совсем другому
обучались). Воришкой при профессии быть очень удобно. Риска
почти никакого, прибыль – постоянна, последствия –
прогнозируемы. Причём, чем ты высокопоставленнее, тем
прибыль может быть выше, а безнаказанность – вероятнее.
Общее правило здесь такое: ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СЛУЖЕБНОГО
ПОЛОЖЕНИЯ В ЛИЧНЫХ ЦЕЛЯХ ПРЯМО ПРОПОРЦИОНАЛЬНО ВЫСОТЕ ЭТОГО
ПОЛОЖЕНИЯ.
Нет, это только для слабеньких любителей или низших чинов
годится правило, когда «тебя посадят, а ты не воруй!». Чем
занимаемое положение солиднее, тем труднее посадить, и тем
меньше хочется карающим органам это делать. Можно отдать под
суд, но наказание будет чисто условным. Во-первых, себе
дороже наказывать строго,
а во-вторых, масштаб воровства могут оценить только люди,
равные ворующему по положению. Там, вверху, таких хватает, к
тому же они все достаточно плотно повязаны. Молчать в этом
случае выгодно всем, потому что болтливость на таком уровне
просто вредна для здоровья. То есть для жизни.
Воровство наверху, как вы сами догадываетесь, совсем не
такое, как внизу. Скажите, видели вы адмирала или даже
капитана 1 ранга, который бы гайки в кармане через проходную
проносил, или краску в пакете трусливо прятал где-то в
недрах шинели? Да они прикажут, и им пронесут и принесут.
То-то и оно. Или, напротив. Видели вы простого матроса,
которому дают взятку? Конечно, нет, потому что матросу
давать не за что. То есть, взять-то он бы взял, да кто ж ему
даст-то?
Взятка – это просто благодарность за что-либо. И эту
благодарность заслужить тебе будет намного легче, если ты –
в чинах. Тогда можно всё равно для кого, но вполне запросто:
•
помочь «закосить» от срочной службы;
•
получить льготу без законных прав на эту самую льготу;
•
добиться «хлебной» должности или прибавки к жалованию;
•
устроить перевод в «теплое» место службы;
•
найти на стороне «левый» канал сбыта списанной, но новой
техники;
•
дать бесплатную рабочую силу для личных строительных работ;
•
не заметить то, что очень в глаза бросается и ненормальным
называется…
Разве всё это кто-то будет делать за «просто так»? За всё,
за всё начальник заслуживает благодарности подчинённого!
Даже просто за непредвзятое, то есть нормальное
к себе отношение желательно на всякий случай начальнику
заплатить! Говорят ведь: ЛУЧШЕЕ ПООЩРЕНИЕ – ЭТО НЕНАКАЗАНИЕ.
А ведь наказать-то любого подчиненного всегда есть за что! В
конце концов, поблагодарить можно впрок, вдруг – да
пригодится…
Конечно, взятка – это разновидность воровства. Нормальный
служивый ведь не станет благодарить чем-то своим кровным.
Это даже и не принято. При всяком служебном положении есть
перечень услуг, которыми можно и расплатиться, и прогнуться
перед начальником, от которого зависит дальнейшее
благополучие. Есть замечательные руки подчинённых матросов,
могущие возвести виллу и обустроить её, распахать несколько
гектаров в тундре, заготовить дров на пять лет вперёд и т.
д. Есть доступ к чему-то такому, что в силу каких-то причин
недоступно благодаримому. Заметьте: абсолютно все за счет
государства. Как бы: и тебе хорошо, и мне неплохо, и затраты
не наши с тобою. При всем при этом самое главное, чтобы как
следует себя не забыть. СЕБЯ ЗАБЫВАТЬ НЕПРИЛИЧНО – УВАЖАТЬ
ДРУГИЕ НЕ БУДУТ!
Я
вообще считаю, что в училищах всему этому надо обучать. То
есть, как курс кораблевождения, теории живучести корабля,
так и еще один предмет ввести: «Использование служебного
положения в нужных целях». А то прямо кто в лес, кто по
дрова методом проб и ошибок. Так нельзя в наше технически
развитое время! Хорошо хоть есть самородки, которые способны
другим явить живой пример!
Учился у нас в училище Вова Доценко. По фамилии вроде бы
украинец, а по национальности – молдаванин. Гены,
национальность, обилие свободно лежащего народного добра
провоцировали Вову стихийно. Поэтому любил он прихватывать с
собою все то, что плохо лежит, но может когда-то
пригодиться. Мужчинам вообще к лицу быть хозяйственными, –
женщины за это очень ценят их.
Хозяйственность была внутренним светом Вовы. Во всём любил
он порядок и потому, видимо, очень не нравились ему вещи
бесхозные. Поскольку искать хозяев – дело бесполезное, он
стремился стать таковым сам. И вот задерживает курсанта Вову
лично дежурный по училищу в тот самый момент, когда тот
перебирается через забор вместе с объемным свёртком.
Оказалось – свёрток плотненько набит… безразмерными
флотскими трусами. Буквально чуть ли не полсотни их там
было! Дежурный спрашивает:
–
И зачем тебе трусов столько?
А
Вова тоскливо и застенчиво отвечает:
–
Так ведь всё равно их никто не носит, а дома сгодятся…
И
это при том, что дом его – за несколько тысяч километров от
училища. Вот как крепко в нём хозяйственность сидела с самых
юных лет! В другой раз уже за забором училища его прихватили
с увесистым чемоданчиком, полным бывших в употреблении
кальсон и тельняшек. Плохо? Ну уж нет! Все годы обучения в
училище Вова был баталером и цену знал крепкому матросскому
обмундированию. А в родном селе такого нет. Почему бы не
осчастливить родных и близких? Нет, экономить, а потом
сэкономленное пристраивать – это стоящее дело!
Хорошо, что такое качество воспитывается с юных лет – это
крепкий залог того, что к моменту достижения какой-либо
офицерской должности он крепко усвоит необходимую науку о
том, как брать и давать.
Очень ответственный момент наступает для военнослужащего, у
которого в руках большие возможности, в момент перевода к
другому месту службы или вообще демобилизации. Каждый
здравомыслящий человек в такой момент понимает: конкретно
этот кусочек кормушки закрывается для меня и, пока ещё не
совсем поздно, надо хватать и еще раз хватать! Вспомнят
недобрым словом – так я уже далеко буду, не услышу. Такое
неожиданное умственно-прощальное озарение особенно выгодно
для командира части.
Ну вот, скажем, дикий Север. Наш командир решает перебраться
в центр России окончательно и бесповоротно. Пока еще не в
запас, потому что румянец на щеках играет хорошо. Но уже
совсем близко к столице, потому что командир – из блатных,
то есть дружки помогут.
И
вот получено назначение в такое место, что дух захватывает.
В подмосковном лесу служить военным моряком – классно?!
Конечно. Пора «делать ноги», то есть отправлять вещи и
сматываться самому. Гудок – отправка начинается… Если бы сам
не участвовал в ней – не поверил бы. Два пятитонных
контейнера мы отправили куда-то в калужскую деревню, где у
командира была родовая дачка. Отправляли мы не личное
имущество командира, а с треском выдирали из казармы:
кровати, тумбочки прикроватные, табуретки, одеяла
матросские, постельное белье, вешалки, утюги, гвозди,
лампочки электрические, упаковки мыла и хлорки… Два
пятитонных контейнера заполнили этой рухлядью под завязочку!
…Теперь, когда мы в своей вдоль и поперек перестроенной
стране с особым волнением, осознав политическую сложность
текущего момента, строим себе почти на радость новое
общество, возможностей красть стало значительно меньше. С
одной стороны, как говорил герой известного фильма, «всё
украдено до нас». С другой, – народного добра стало меньше,
а частник, собака дикая, красть своё кровное не позволяет.
Слава Богу, вооружённые силы и в их составе даже
военно-морской флот пока ещё загнулись не до конца, и
номинально вполне существуют. При этом существует и
какое-никакое снабжение, и военные склады принимают «товар»,
и интенданты имеют место быть при этом товаре, и желание
спутать государственное добро со своим в тех, кто носит
погоны различного достоинства, осталось.
Раньше воровали просто так и всё подряд. Теперь воруют с
толком и с определённой целью. Появились конкретные заказы и
не менее конкретные рынки сбыта! Драгоценные, цветные,
редкоземельные материалы – сплошь и рядом вкраплены в
технику. Почему бы их не отделить от общей массы? Вырубаются
электрокабели, питающие блоки управления ракетной стрельбой.
Из радиоплат изымаются нужные детали, а сами платы для
маскировки сжигаются в кочегарке. В целлофановые пакеты
насыпается палладиевая шихта, применяемая в системах
регенерации воздуха, и за пазухой выносится с корабля.
Крадётся фреон из систем пожаротушения. С торпед снимаются
серебряно-цинковые аккумуляторы, а вместо них укладываются…
кирпичи.
Быть может, потому и «Курск» взорвался, что чего-то в
нормальной цепи не хватило!
Что же нам остаётся делать? Очевидно, не забывать
классическую заповедь современных мудрецов: «Тащи из части
каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!»
|
