|
НЕБЕСНОЕ - ЗЕМНОЕ
* * *
Борису Викторову
Опять зима, зима, зима,
и
снег, сырой и грязноватый,
укрыл озябшие дома,
как елки прошлогодней ватой,
опять друзья ушли в запой,
пичуги в гнездах притаились,
замысловатою резьбой
опять катки засеребрились.
Ну что ж! И ты себя уважь,
достань заветную заначку,
непозволительную блажь
осуществи, махнув на дачку
пустую…
Канет за лесок
грохочущая электричка
(так чиркает о коробок
последняя средь ночи спичка),
а
здесь – такие терема
возвел мороз – аж стынет в глотке
и, кажется, сойдешь с ума
от неба, звезд, любви и водки.
* * *
Сшивай небесное-земное
своими нитями, снежок,
воображение ночное
и
тот, из детства, бережок,
где в синеве маячил парус
и
обещал, не то что б рай, –
волны разбившейся стеклярус,
Тавриды богоданный край;
латай, затягивай потуже,
все то, что сбылось – не сбылось,
кольцом январской лютой стужи
скрепляй, что сшить не удалось –
и
обретенья, и утраты,
надежд цветные лоскуты,
накладывай зимы заплаты
поверх зловещей пустоты,
баюкай музыкой сознанье,
прикосновением лечи…
…Ложится снег, как подаянье,
в
беззвездной нищенской ночи,
и
под немое это пенье
все мается, едва дыша,
наивной верой в Воскресенье
заледеневшая душа.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА СОКОЛОВА
Мы встретились в жизни стихами.
Поклон вам за тихий ваш свет.
Ну вот, вы и стали – ветвями,
И
ветром, и небом,
Поэт!
Простимся.
В
неприбранном храме
Замолкли друзей голоса.
И
страшно взглянуть Марианне
В
большие от горя глаза.
Стою и сказать не умею
Как дорог мне тот человек…
Прощайте!
Кружится в аллее,
Как ангел, любимый ваш снег.
январь, 1997
* * *
От перемены мест
Ничто не изменилось…
Звезда за край небес
Занозой зацепилась.
И
так же, как всегда,
Живу оцепенело,
Меняя города –
Как жизнь того хотела.
Духовный эмигрант,
Торчу на остановке,
Где клеится сержант
К
накрашенной торговке.
Бреду один в толпе,
Не жажду с ближним слиться
И
сам шепчу себе:
«Повеситься? Влюбиться?»
* * *
Последнее лето двадцатого века,
Бесславьем увенчанный Крым.
И
волны на скалы взлетают с разбега,
В
стеклянный развеяны дым.
В
стихии разгульная есть еще сила,
Бескрайняя хлябь глубока.
Отныне великой державы могила
Прописана здесь на века.
Разбойные ветры кочуют с Босфора,
Молчит виновато Форос.
И
к даче злосчастной, как месту позора,
Путь горькой полынью порос.
Последнее лето двадцатого века,
Наследная наша вина…
Кровавым пятном, что на лбу у генсека,
Ты стала, родная страна.
ПОЭТЫ
Кричали с эстрады о вечном,
Горланили спьяну стихи,
А
сами, как стадо овечье,
Пугались любой чепухи.
Метались, толкаясь в загоне,
Терпели и стужу, и грязь…
Им снились крылатые кони,
Что мчали их к славе, клубясь.
Но время, листая страницы,
Развеяло многое в прах,
Лишь слов золотые крупицы
Лежат на Господних весах.
* * *
Н. А.
В
Москву! В Москву!
А
что в ней делать?
Москва такая ж глухомань…
Заря за окнами зарделась –
Больная чахлая герань.
Об этом грезилось нам разве
В
лугах, где травы и цветы?
В
столице суетной погрязли
Провинциальные мечты.
Нет, лучше бы, чем здесь скитаться,
Лысеть и стариться, друг мой, –
В
цветущей юности болтаться
В
петле курчавой головой.
КОКТЕБЕЛЬ
Поселок дачный Коктебель
оплакал ливень.
Скамья и жесткая постель
за двадцать гривен
в
пристройке слепенькой в саду
у
злой старухи,
где, словно демоны в аду,
роятся мухи.
Жаровни и шашлычный чад
на побережье.
Но вина крымские горчат,
не то, что прежде,
когда пустынен был залив
и
не загажен,
и
набран меленько курсив
за ближним кряжем –
прошитой золотом волны
вдоль горизонта,
как будто грезы или сны
ночного понта.
Здесь пели музы двух столиц,
царил Волошин,
а
ныне – скрипы половиц
и
Дом заброшен.
Он, как ракушками, оброс
лотошным хламом,
и
жарит скумбрию пиндос *
заезжим хамам.
И
только моря сердолик
таит такое,
что оживает хоть на миг
в
душе былое.
СОН
Памяти мамы и брата
Чайная Горка. Черешни в цвету.
Март расстилает туман по оврагам.
Переступив незаметно черту,
В
детство войду нерешительным шагом.
Странно бродить в этом сумрачном сне
По сорнякам босиком в огороде.
В
хрупкой, сырой и далекой весне
Вновь оказался я, Господи, вроде?
Мать улыбается, смотрит в окно.
В
дверь постучу – встанет брат на пороге.
Прошлое крутится, словно кино,
Где все герои сопьются в итоге…
Как мне спасти их, вернувшись назад?
Правду от них я старательно прячу.
Только, войдя в наш черешневый сад,
Не удержусь вдруг и горько заплачу. |
