|
"Деал"
Монодрама на текст А. Чеховаtc
"Монодрама на текст А. Чехова"
Занавес.
Окно без штор. В окне – ночной силуэт сталинской высотки.
Совсем близко неоновая вывеска: «El dorado». Она освещает
комнату попеременно красным и зелёным.
Нет мебели. Постель – на полу. Справа от неё мобильник,
наручные часы на сигаретной пачке. Слева раскрытый ноутбук,
цветные фигуры меняются в ритм с мерцанием неоновой рекламы.
Здесь также могут присутствовать – на вкус сценографа –
пивные бутылки, пластиковые мешочки с остатками хлеба,
картонки из-под кефира и всё такое прочее.
Звонит телефон. Снова. Опять.
Из постели выползает рука. Шарит слева. Шарит справа.
Обнаружив трубку, утаскивает под одеяло.
Г
о л о с (глухо): А... Ты знаешь, сколько...
Сел. Не отрывая трубки от уха, берёт часы, подносит к
глазам, потом к свободному уху. Слушает.
О
н (окончательно проснувшись): Этому шкафу?! (Слушает.
Саркастически.) Лет... Неделю назад! (Слушает.) Я выдвинул.
(Слушает.) Нижний. (Слушает.) Ящик, гляжу, а там...
(Слушает. Потрясённо.) Выжжены?!! (Требовательно.) Цифры!
(Долго слушает.) Сто?! (Слушает. В затруднении.) Лет –
тому... (Тщится вспомнить. Слушает. Взбешён.) Назад! Каково,
а? Можно... (Слушает.) Было! (Слушает.) Бы... (удивлённо, с
английским произношением) Ю? (Усмехнулся.) Бил ей...
(слушает). Отпраздновать. Предмет не о душе. (Слушает.) В
лён. (Слушает.) Ны... (В сердцах) Й!.. (зажимает себе рот).
А... Всё-таки. (Слушает.) Как? Никак. (Иронически.) Книжный?
(Презрительно.) Шкаф! (Слушает.) Да, это. (С фальшивым
кавказским акцентом.) Вещь, дорогой. (Вешает трубку.)
Озабоченно барабанит пальцами по сигаретной пачке.
Закуривает. Отыскивает записанный на пачке номер, набирает.
(После паузы, очень вежливо.) Многоуважаемый...
(Осёкся. Швыряет трубку.) Шкаф!
Вскакивает, мечется по сцене.
Опустившись на колени, снова набирает номер. Тут же даёт
отбой. Забирается в постель, накрывается с головой.
Пауза. Звонит телефон.
Только после третьего звонка О н нашаривает трубку и
утаскивает под одеяло.
(Оттуда, глухо.) Приветствую. (Пауза.) Твоё. (Пауза.)
Существование, которое... (Отбросил одеяло.) Вот уже! Больше
ста. (Слушает.) Лет было... (Снова силится припомнить.
Слушает.) Направлено. К светлым и... (Долго слушает.
Садится. Шёпотом.) «Деал» – ам?! (Оглядывается. Мелко
кивая.) До бра. И? (Слушает.) Справ... (Не договорив,
бросает трубку.)
Подскочив к бра, тщательно ощупывает и простукивает стенку
справа от светильника. Обнаруживает потайную кнопку.
Нажимает – в стене открывается тайник.
Он выгребает оттуда прямо на пол драгоценности, валюту,
различные виды огнестрельного и холодного оружия. Наконец,
бережно извлекает из глубины блистер с мылом «Деал». Одну за
другой вскрывает пластиковые ячейки, пока не находит то, что
искал – спрессованный в форме мыльного куска белый порошок.
Этим порошком, давясь и кашляя, набивает себе рот.
(Бормочет невнятно.) Едли... во сти... (Сплёвывает остатки.)
Ложится поверх постели, складывает руки на груди, закрывает
глаза.
Пауза. Из трубки давно уже доносятся короткие гудки.
Не открывая глаз, он блаженно улыбается. Нашаривает трубку,
подносит к уху.
(Будто отвечая.) Твой. (Слушает.) Молчаливый призыв к
плодотворной работе. (Слушает.) Не ослабевая. (Слушает.) В
течение ста лет. (Отбрасывает телефон.)
Поворачивается на левый бок, подтягивает ноги к животу.
(Бормочет.) Поддерживая в поколениях... Нашего рода
бодрость... (Хохочет.) Веру? (Делает непристойный жест.) В
лучшее! (Без смеха.) Будущее и в... (икает). О! Спи ты, в...
(икает). А я... (икает). В нас, и... (Лицо искажает
гримаса.) «Деал»...
Ему совсем плохо. На губах выступает пена.
Ы... (Еле слышно.) До бра... и...
Он из последних сил тянется к ноутбуку. Нажимает клавиши.
Стучат. Потом ломают дверь. Звонит мобильник. Удары и звонки
следуют в такт мерцанию неона – красного и зелёного,
красного и зелёного...
Прежде, чем Он умирает, на дисплее проступают слова:
ОБЩЕСТВЕННОГО САМОСОЗНАНИЯtc "ОБЩЕСТВЕННОГО САМОСОЗНАНИЯ"
Занавес.
Вместо
послесловия
Этот текст написался в одну из ночей драматургического
фестиваля «Любимовка». После некоего постмодернистского
опуса, где ещё один молодой автор лихо разобрался со всей
предшествующей культурой, захотелось высказаться и
«пожилому» гостю фестиваля. Что и сделал: при помощи
пробелов и интервалов, пунктуации и ремарок. Не изменив ни
единой буквы в хрестоматийном монологе чеховского персонажа.
Предназначенная для финального капустника «новая» пьеса –
так сложилось – в Любимовке не была зачитана. И замышленная
скорее как шутка, она, очевидно, осталась бы в столе, не
прочти её друзья – поэт и филолог. Они отнеслись к «Деалу»
неожиданно серьёзно. А живущий в Кёльне русский писатель
Владимир Порудоминский отозвался письмом: «Вы... коротко и
значимо сказали о главном, о том, в частности, куда
вырулила, во что обратилась сегодня чеховская тоска. То, о
чём Вы написали, для нас, представителей исчезающего
поколения, особенно важно и мучительно...»
Может быть, это сам Антон Павлович так пошутил над нами?
|
