Раиса Ипатова

24   пятнашки

 А  почему «пятнашки»?

            Да потому, что, раз это не стихи, то, выходит,  проза. Но писать не стихи – занятие серьезное, а я – человек несерьезный,  занятие, требующее времени, а у меня его вдоволь только на пустяки, занятие, предполагающее прикованность если не к столу, то к компьютеру, а я привыкла запоминать строчки по дороге, на бегу, в трамвае, на скучном мероприятии.

Пятнашка – монетка, бросив которую в прорезь телефона-автомата, крутили диск, считали гудки и ждали, замирая, голоса. Сколько голосов хочется услышать и невозможно услышать  никогда.

Пятнашки – детская игра, а мне, несмотря на солидный возраст, не грозит  впасть в детство, поскольку я из него не выпадала. Роман, повесть, даже рассказ нужно сочинять, выдумывать. Я такого  не умею.
Я способна  лишь наблюдать. 

Неудачные попытки прозы случались неоднократно. Я реально оценивала свои возможности и не планировала засесть за мемуары, посему записей, хранящих даты, имена, впечатления,  в личном архиве нет.
Я рассказчик, считающий, что недоговаривать можно, а врать нельзя, рассказчик, обозначающий события пунктирно.                                 

Выбранный жанр ни к чему не обязывает, но вполне соответствует моей спринтерской сути: на длинную дистанцию не хватит ни сил, ни дыхания. А рвануть до близкого финиша – почему бы и нет?

Рыбий жирtc "Рыбий жир"

Мама, отправляясь в роддом, спросила Мишу, кого ему привезти: мальчика или девочку.  Миша, которому  исполнилось три года и семь месяцев, попросил и мальчика, и девочку. Шел первый послевоенный год, не было света, и маму умоляли дотянуть до утра. Не получилось. Мама родила меня: «Можно вставать?»  «Нет, – запретили ей, – будем рожать второго!» Родив Юру, поинтересовалась: «Будем рожать
третьего?»

Я родилась за  две минуты до полуночи пятнадцатого  июля,  а брат в ноль часов три минуты шестнадцатого. Родные и чужие взрослые сошлись на том, что пятнадцатое красивее, и зафиксировали его как общую дату появления младших Ипатовых на свет. Не исключено, что несходство наших характеров вызвано разными днями рождения.

Двойня была для мамы неожиданностью, а для отца шоком: «Надо соболезновать, а не поздравлять!» Я родилась  в рубашке, но со старушечьей кожей и весила всего два с половиной килограмма. Тетя Соня, работавшая акушеркой, узнав о близнецах,  взяла отпуск  и приехала из Великих Лук помочь. Увидев меня, сказала сестре: «Смирись, Аня, девочка не жилец». Мама не смирилась, и я выжила.

Мама носила нас с Юрой в ясли и водила Мишу в детский сад. Позже посылочный ящик на четырех подшипниках стал  нашей прогулочной коляской: мы с Юрой стояли спиной друг к другу, держась за деревянные перекладины и подпрыгивая на битом кирпиче, покрывавшем тротуары. Мама тянула ящик за веревку одной рукой, а во второй была Мишина рука и сумка.

Мама очень боялась упасть в гололед и еще больше – опоздать на работу. Однажды  она все-таки опоздала – на несколько минут – и получила строгий выговор. После второго опоздания отец, работавший начальником отдела кадров вагонного депо, подготовил документы для передачи в суд, но его подчиненные их уничтожили. «Я не мог поступить иначе!» – оправдывался отец,­ а спасительницы мамы  недоумевали: «Как же Вы, Александр Егорович, останетесь один с тремя детьми и старухой-тещей?»

Корь, дифтерия, коклюш, краснуха – банальный  набор. Неболеющий завидовал больному. Хотелось заболеть, чтобы остаться дома с бабушкой, чтобы жалели, тревожились, заботились, давали  малинового варенья и клюквенного морса.

Не иметь аппетита в несытое время неразумно. Разумностью я не отличалась и на всю жизнь возненавидела  ясельно-детсадовскую пищу: манную кашу (клейкая), кипяченое молоко (с пенками), кисель (с бубками). Дабы юное поколение поправлялось, в детских учреждениях его насильственно поили  рыбьим жиром. Иногда нам удавалось вылить отраву под стол. Бедные нянечки! Представляю, как без горячей воды отмывался пол, но не припомню, чтобы нас наказывали.

Желтые портфелиtc "Желтые портфели"

Наверное, других не продавали, раз нам,  первоклашкам,  купили  портфели непрактичного желтого цвета. Перепутать их было легко, особенно если  захотеть. Юрка захотел – в порядке эксперимента. Я взяла его портфель, а он с моим отправился в свою мужскую двадцать вторую школу. В первом классе я была отличницей, подозревать меня в отлынивании от уроков  учительница  не могла, к тому же  вскоре примчался мой близнец, и обмен повторился.

Со второго класса мы начали учиться вместе в новой двадцать восьмой железнодорожной школе, где  стали успешно применять  принцип  разделения труда.  Брат  взвалил на себя основную часть моей нагрузки по рисованию и черчению, я частично освободила его от русского языка  и литературы.

Поэтому в  энергоинституте начерталку я кое-как преодолела, но черчение преградило путь к диплому инженера и гарантированному  куску хлеба. Просто воображение у меня есть, но пространственного я лишена начисто. Даже учитывая вечернюю форму  обучения,  желающих не поставить мне двойку  не нашлось.

Вылететь со второго курса помешал большой вечер поэзии в драмтеатре. Там 21 ноября 1966 года я, одурев от успеха, дала интервью, услышав которое по радио, отец узнал, что дочь  собирается в Литературный институт. Пережив  домашний скандал,  я распрощалась с техническим вузом, однако и  в Литинститут не попала: не прошла творческий конкурс, о чем меня оповестили за неделю до дня рождения. Я вернулась в энергоинститут и все-таки сдала  злосчастное черчение.

А Юра после восьмого класса поступил в ПТУ и заканчивал вечёрку, разместившуюся в  моей бывшей тридцатой женской школе. На выпускном экзамене по химии первый  вопрос он  пропустил, на второй ответил, а последнего избежал, спрятав реактивы в парту, поскольку  не имел понятия, как проводить реакцию основания с кислотой. Комиссию изумила пропажа, но тройку Юра получил. 

Такая, как всеtc "Такая, как все"

 В мартовский день, когда мир узнал о смерти Сталина, черное бумажное радио привело в ужас всех, кто был в старшей группе детского сада. Рыдали и взрослые, и дети. А мне не удавалось вызвать слёз и присоединиться к трагическому хору. Слонялась по комнате, одновременно бывшей игровой, спальней и столовой, пока не ударилась лбом о батарею и не заревела. Сразу полегчало: «Я плачу от боли, а все думают, что из-за Сталина. Зато я такая, как все».

Голос Окуджавыtc "Голос Окуджавы"

Я слышала этот голос  в телефонной трубке. Булату Шалвовичу  срочно понадобился чей-то телефон, а Лены Камбуровой не оказалось дома. Мне удалось ему помочь: Лена ведет несколько тематических алфавитных книжек.

Безбожный переулок рядом с Астраханским, и жена Окуджавы частенько забегала к  Лене. Я была замечена Ольгой Владимировной из-за ее белорусских корней, так как, приезжая в Москву, пекла картофельные блины – драники, которые считаются национальным блюдом белорусов.

Приглашенная вместе с Леной в гости к Ольге Владимировне, озираться в доме Окуджавы я не посмела, но видела его кабинет, и неважно, что издали.           

Вторичкиtc "Вторички"

Мы жили в Заднепровье на улице Старокомендантской. Шлакобетонный одноэтажный дом был рассчитан на две семьи. В  год моего рождения железная дорога построила его для своих работников.

В коридоре стояли бочки с капустой и огурцами, перед засолкой в них наливали воду и кидали нагретые докрасна булыжники, запаривали дубовыми вениками. Зимой смерзшуюся капустную массу рубили сечкой с широким стальным полотном, огурцы доставали железной миской, разбивая ледок.

Печки в кухне и большой комнате топили углем, дрова шли только на растопку. Щипать лучину маленьким топориком нас научил отец, перебирать вчерашний  уголь, находя куски, которые отправятся в топку повторно, собирать в совок золу гусиным крылом, чистить колосники кочергой, затапливать печь и следить за ней  –  бабушка.

Вторые рамы осенью  снимали с чердака, а весной водворяли обратно. Мы с Юркой залезали на чердак, шуршали шлаком, обходя пачки старых отцовских газет. На толстой балке лежали вторички. Вдвоем осторожно спускали раму по лестнице, а примерно на середине ее подхватывали мамины руки.

Вторичек было пять, по числу окон в нашей квартире: два в комнате  родителей, одно в комнате, где обитали бабушка  и мы  с Юркой, одно в проходной комнате старшего брата  Миши и  одно в кухне.

Мне доверяли мыть вторички – голубые, выкрашенные оставшейся от стен краской. Стёкла покрывали зубным порошком, слегка разведенным  водой.  Когда они высыхали, порошок удаляли сухой тряпкой, и стёкла сияли.

Основные окна мы мыли вместе с мамой: она в доме, я на улице. Вытирали стекла синхронно. «У тебя в правом углу вверху осталось!», – кричала мне мама.  Я устраняла дефект  и выискивала изъяны на ее стороне.

Похоронив отца, мы с мамой переехали со Старокомендантской в девятиэтажку в центре города.

Вторички здесь не нужны.

Почеркtc "Почерк"

На вступительных экзаменах в МГУ я получила тройку по сочинению. Я не стала студенткой филфака, но навсегда полюбила Москву.

В Смоленске мне предстояло страдать от  отсутствия перспективы. По протекции одноклассницы  я поступила на  «почтовый ящик» номер двадцать ученицей копировщицы с окладом 35 рублей.

Водя рейсфедером   вдоль линейки   по кальке, прижатой скрепками к синьке или к белку, я еще как-то  умудрялась не вымазать тушью копию и сносно отобразить толщину линий. Но когда   дело доходило до  указания размеров, поясняющих  надписей и  оформления штампов, моя несостоятельность становилась явной: буквы и цифры не соответствовали никаким ГОСТам.

Трехмесячный период ученичества закончился, меня перевели в  копировщицы. Галка, талантливый конструктор и преданный друг, оставалась  после работы, чтобы  подписать  мои кальки.

Полтора года я провела в копировке, а потом в приемной директора открылась вакансия. Курьер, регистратор входящей и исходящей почты, девочка на побегушках – какая разница! Продолжать копировать с таким почерком  было унизительным для меня  и  невозможным  для    начальства.              

Наверное, и в МГУ тройка по сочинению появилась из-за почерка.

                                                          Карьерtc "                                                          Карьер"

В заброшенном карьере мы лазили по склонам, скатывались вниз, разводили костры. Мальчишки пробовали курить,  иногда по-взрослому ругались, но негромко: в нашей компании подобное  не поощрялось.

Зимой огромная  лужа на дне карьера превращалась в  каток.  Мы катались на собственных ногах,  на коньках, прикрепленных к  валенкам веревками – натяжение создавали деревяшки: вращая их, добивались необходимой жесткости конструкции.

Мы ездили на выгнутых из арматурной  проволоки  драндулетах: вцепившись в верхнюю дугу, разгонялись и наслаждались скоростью. Высшим шиком, не доступным, к сожалению, девчонкам, считалось ухватиться специальным крючком за борт машины. Драндулет был особенно популярен на горках, а горок в округе хватало.

Не зимой мы плавали в карьере на условных плотах. Это было сладостно, но вовсе небезопасно:  мой брат Юра чуть не утонул.

Однажды он прихватил из карьера небольшую продырявленную гвоздями доску. Поздним вечером отец, обнаружив незнакомый стройматериал, устроил допрос: «Кто принес?»  «Я!»– сознался Юрка. «Где взял?» – «В карьере!» «Чья это доска?» – «Ничья!»  «Отнеси на место и запомни: ничейных вещей не бывает!» Мама пыталась урезонить отца: ночь, дождь, ребенку нет и десяти, можно отложить до утра. «Нельзя!» – отрезал отец.

Все напряженно ждали провинившегося: в карьере одному страшно даже днем. Обошлось. Наутро отец не поленился встать раньше обычного и проверить, насколько точно  выполнено его поручение. Разбудив брата, пожал ему руку: «Молодец, ты мужчина и мой сын!»

Платок  Раневскойtc "Платок  Раневской"

После смерти Фаины Георгиевны Таганрогский музей забрал  мебельный гарнитур из карельской березы, проигнорировав  непрезентабельные и самые  дорогие для Раневской тахту, комод, прикроватный столик.

Об их невостребованности подруга актрисы  Нина Станиславовна Сухоцкая сообщила Лене,  и в квартире Камбуровой возник уголок Раневской. Мне не раз случалось  спать на знаменитой тахте,  верблюжья  горбатость которой компенсируется множеством подушек и подушечек.

Мы переносили предметы  в грузовой лифт, а до этого на полке распахнутого платяного шкафа увидели стопку выглаженных больших носовых платков. Лена сказала, что Фаина Георгиевна признавала только мужские, и предложила взять по одному  платку на память.

Так у меня появился  платок Раневской. Поначалу хранила его отдельно  от других, но под влиянием Фаины Георгиевны пристрастилась к мужским носовым платкам  и вдруг потеряла уникальный из виду.

Долго  переживала, но недавно, поразмышляв, успокоилась – получается, что у многих моих платков есть шанс быть платком Раневской,  и сложившаяся  неопределенность просто увеличивает число поводов для радости:  возможно, сегодняшний и есть тот самый.

                                                                       * * *

Этот финал  устроил не всех – ругали за преступное легкомыслие: «Как ты могла?» Как я могла  потерять, и сама не знаю. Но как нашла всего полчаса назад, тем более непонятно. Сложила большие платки и обнаружила два,  что поменьше. Один, сразу узнанный,– отца,  а второй...

Нежнейшая ткань,  многократная подрубка, изредка кривоватая,  кое-где ручная, разнообразные махры. Неновый бело-жёлто-коричневый платок, скорее полосатый, чем клетчатый, несомненно   любили.  Непостижимо, но  он сохранил дыхание духов Раневской.

Чувство юмораtc "Чувство юмора"

У  мамы всегда было чувство юмора. Правда, я полагала, что и у меня с ним  всё в порядке. И только после пятидесяти смекнула: смеяться над другими не проблема, а вот ежели  потешаются  над тобой, искренне веселиться не получается.

Мама любила рассказывать,  как кто-то из сослуживцев, услышав, что коллега забила поросенка, не выдержал: «Принесите свойской колбаски!» Мама возмутилась: «Я сама попрошу, если захочу!» И все захохотали, потому что свойская с маленькой буквы – значит своя, домашняя, а Свойская с большой буквы – мамина фамилия.

 Более точного определения для мамы  трудно себе представить, и замечательно, что  она, выйдя замуж, фамилии своей не поменяла.

Подземный ходtc "Подземный ход"

Мы настойчиво искали клад. Взрослые не возражали против лишней перекопки приусадебных участков. Попадались довоенные и дореволюционные монеты,  ложки и вилки, дырявые кастрюли и кривые тазы, полусгнившие куски дерева. Не найдя ничего по-настоящему ценного,  мы приобрели опыт земляных работ, овладели лопатой, киркой, ломом, мастерком, подручными средствами.  По счастью, никто  не подорвался на гранате или мине, что случалось в послевоенные годы.

 Потом мы занялись  подземными ходами. Зимой они были короткими и расширялись в конце, образуя некое подобие  зала. Ледяной зал допускал кратковременное пребывание. Осенью и весной (летом хватало других дел) выкапывался длинный глиняный рукав с просторными ответвлениями, где сидели подолгу и могли укрываться при необходимости.

Люк, ведущий  в подземный ход,  замаскировали  возле нашей сирени.  Однажды мы с Юркой нырнули в него, увидев   классную руководительницу, созревшую для беседы с родителями.

Брючный ремень отца в воспитательных целях применялся не реже, чем по основному  назначению. Стремление  увернуться не давало результата – ремень доставал и через стол. Боль унижения мучила сильнее и дольше физической.

Поняв истоки, я оправдала  вспыльчивость, неласковость и деспотизм отца. Он, единственный из четырех братьев, когда умерла мать, четырнадцатилетним деревенским подростком сбежал от  мачехи  в детдом.

Мама всего раз лупила Юру, да и то полотенцем, но  при этом плакала сама, лишая наказание смысла. Миша был правильным, учился на отлично и вел себя примерно. После родительских собраний (мы все учились в одной школе) звучала знакомая мамина фраза: «Придешь к Мише – как мёдом по сердцу, а к вам...» И дальше следовала детализация наших с Юркой  проступков.

А рыть подземные ходы мы перестали, когда в нашу сложную коммуникацию провалился передними колесами грузовик. Слава Богу, отец о причастности близнецов к  ЧП не подозревал.

Вишенкаtc "Вишенка"

Некрасивая, с голыми корявыми ветвями, она ждала весны. Весной  мы радовались: «Цветет!», летом  удивлялись: «Плодоносит!»  У нас было несколько яблонь и только одна вишня.

Держишь  ветку левой рукой, а правой отрываешь бережно и подносишь к губам огромную ягоду, мнешь ее языком, медленно размазывая по нёбу и зубам – всем существом ощущаешь сладкий, ароматный, невозможный вишенный вкус.

На окне в зеленой бутыли с узким горлом бабушка настаивала вишневую  наливку. Цедили в кружку и пили забродивший концентрированный сок, набивали рот  разбухшими пьяными вишнями, скрывали преступление, вытесняя образовавшуюся пустоту  водой.

Вишневое варенье заготавливали на зиму, а розовые воздушные пенки нам давали во время варки. Вишневый компот пили теплым и остывшим, просили добавки.

Покупкой, прививкой, подкормкой и обрезкой немногих наших деревьев занимался отец, он же разбирался в сортах: вишенка была мичуринской.

Мы прожили в доме на Старокомендантской тридцать лет, а к шестидесятилетию отцу, почетному железнодорожнику и ветерану Великой Отечественной,  сделали подарок – дали ордер на двухкомнатную квартиру. Я предчувствовала тяжелое расставание с домом детства и с вишенкой. Переезд планировали  без отца, чтобы не раздражать его.

Отец уехал в санаторий в Хосту. Позвонив  из автомата: «Мам, что купить в магазине?», я  впервые ощутила, что  ноги не идут, потому что услышала: «Приходи сама, нам ничего теперь не нужно, батя умер».

Миша с Юрой и сопровождающий их представитель отделения дороги ехали поездом в Москву, летели самолетом в Сочи и обратно. Из Москвы  на грузовой машине они  привезли деревянный ящик с надписью «Верх». Пока его разбивали в родительской комнате, я думала, что сойду с ума. Появились проблемы с речью. С тех пор неожиданно для других и естественно для себя я иногда заикаюсь.

 Наши полдома  заняли  соседи Поперечные. Вишенку тут же спилили – им понадобилось место под гараж для сына.

Коммерческий успехtc "Коммерческий успех"

            Отца беспокоило наше развитие. Он заставлял штудировать «Головоломки», «Занимательную математику» и «Занимательную физику»,  выписывал для нас журнал «Юный техник».

Приусадебный участок был невелик, но место для кур и  петуха нашлось. Зимой куры жили в сарае, а в теплое время их выгоняли в специальную загородку под кухонным окном. Именно там мы вкопали в землю шест, вбили в него гвозди,  нацепили на острые их концы кусочки морковки: «Юный техник» утверждал, что куры будут тянуться за морковкой, а это резко повысит яйценоскость. Куры журнала не читали и не подпрыгивали.

Бабушка известным народным методом определяла, какая курица с яйцом. На деревянной перегородке в коридоре Миша нарисовал белой масляной краской таблицу, и  напротив имени каждой несушки на пересечении с датой мелом ставился плюс, если она снесла яйцо.  Кур распределили между нами  троими. Мы крошили им хлеб и яичную скорлупу, насыпали  пшеничных зерен и отрубей.  

Моими были  Пеструшка, Толстушка и Чернушка. Толстушка ходила в передовиках, Пеструшка в красавицах, Чернушка заболела и никак не выздоравливала. Бабушка посадила ее в  черную дерматиновую сумку и отправила меня на базар. Чернушку купила самая подозрительная женщина. «Девочка, твоя курица болеет?» – пыталась выяснить она. «Спит!» – не дрогнув, соврала я.

Бабушка  уже не вела хозяйства, когда при согласии всех я взялась контролировать расходы, дабы накопить  на телевизор. Отец тоже подчинился и безропотно ел супы из концентратов.

Через год у нас появился черно-белый телевизор «Рекорд». Отец приобрел  новинку – цветную пленку, и нижняя часть экрана под ней сделалась  зеленой, средняя  красной, а верхняя голубой.

 Особенно правдоподобно  смотрелся футбол.  Если советские футболисты в красной форме на зеленом поле под голубым небом проигрывали международный матч, отец ворчал, что в такой огромной стране не могут найти всего одиннадцать человек, умеющих гонять мяч.

Батяtc "Батя"

Так в глаза и за глаза мы  называли отца. То, что он гордился нами, я узнала только на поминках.

Перед отъездом  в санаторий батя устроил с товарищами застолье. Накануне у меня вдруг поднялось давление, я мучилась  в своей комнате, а они весело шумели в проходной. Батя дважды заходил ко мне и  извинялся от имени всей  компании.

В первый день пребывания в Хосте почему-то в середине новой  записной книжки он твердо и красиво написал: «11 апреля. Пасмурно, временами дождь, купался 2 раза». Наутро батя  снова  вошел в непро-гревшееся море. Умер он на берегу. Батя, как и мама, был гипертоником.

Мамино печеньеtc "Мамино печенье"

Лакомства нам заменял сахар. От ребристого куска щипчиками откалывали частичку и пили чай вприкуску. Бабушка умудрялась выплавлять  из сахара  подобие петушков на палочке, а еще томить его вместе с молоком  и какао, делая коричневым.

Керогаз стоял в коридоре, а в кухне на раскаленной плите или в духовке бабушкой что-то постоянно  варилось, жарилось, пеклось. Когда она слегла, мне и Юре было по одиннадцать лет, а Мише около пятнадцати. Мама лишилась помощницы, мы –  защитницы и главного в  семье кулинара.

И все-таки мама прославилась рыбными котлетами, солеными огурцами, маринованными помидорами, тоненькими блинами, пирожками, сметанником и майонезным печеньем. Я угощала подруг, выслушивала оценки, хвалила маму и просила у нее очередной рецепт.

Из турпоездки по Венгрии я вернулась в Москву в октябре. Валил снег, а я гуляла по любимой улице Горького и обожаемому Тверскому бульвару без шапки – ее не было. Я не знала, что завтра утром на перроне смоленского вокзала меня встретят и Юра и Миша. «Мама умерла»,– скажет кто-то из братьев.

К моему приезду мама напекла майонезного печенья.

На ладониtc "На ладони"

Птички, смахивающие на воробьев, садились на ладонь пожилого мужчины, а рядом посвистывал его товарищ.  «Вы что, в цирке работаете?» – ошарашила я их. «Да нет, синички семечки любят!» – объяснил тот, что свистел. «Желтые боятся, а серые смелые!» – добавил не умеющий свистеть.

На завтра я запланировала повторить то, что видела. Моя спутница по прогулкам в парк  должна была стать свидетельницей либо провала, либо триумфа. Больше всего ее удивил мой свист, совсем не жалкий и даже мелодичный. А нас обеих поразило разнообразие поведения серых синиц, поскольку желтые так и не захотели  стать ручными.

Кто-то проносился мимо, кто-то, выбрав ближайшую елку, перелетал с ветки на ветку, прежде чем решиться на посадку; кто-то, уже направляясь ко мне, резко менял маршрут. Были и  сразу садящиеся на ладонь, причем крохотные.  Наверное, самые голодные.

Птицы оказались  цепкими (зажала в клюве три семечки), неловкими (улетела ни с чем), суетливыми (разбросала больше, чем ухватила), мудрыми (собирает семечки внизу, не утруждая себя полетом и абсолютно не рискуя).

Голубь Гошаtc "Голубь Гоша"

Сквозь оконное стекло он  смотрел на меня. В лоджии  висела кормушка для синиц, а из  миски на столе клевали крупу галки, вороны и  голуби. Но этот голубь  явно хотел особого  внимания – взлетел и направился в сторону птичьей столовой.

Я раскрошила кусок батона, который он, оглядываясь, мгновенно  проглотил.  Рис ему тоже понравился. Улетать голубь не спешил. Запрыгал по столу, и я заметила, что на правой лапе из четырех  пальцев уцелел  один.

Я назвала голубя  Гошей.

Он ест, отдыхает, отбивается от конкурентов. Как-то, выскочив в лоджию, я заставила  ретироваться  ворону – в одиночку бы голубь не справился.

Иногда  Гоша гостит у меня вместе с подругой.

Душа собакиtc "Душа собаки"

В день рождения Фаины Георгиевны  мы с Леной Камбуровой попали на Донское кладбище за час до закрытия. 105-я годовщина Раневской прошла незамеченной для официальных лиц – ни  венка, ни помпезного букета. В вазах преобладали астры и георгины.

Я незримо была связана с Фаиной Георгиевной: книги о животных, которые я доставала для Лены в Смоленске,  она давала  читать Раневской.  Кроме того, как смолянка я гордилась тем, что  в двадцатые  годы актриса входила в труппу нашего драматического театра.

«Мальчик!» – восторженно гладил черный мрамор поздний посетитель. Мальчиком  звали собаку Фаины Георгиевны.

«Все принимают его за Мальчика!» – медленно произнесла Лена. Приблизившись к памятнику, я разглядела слившегося с ним маленького черного  ушастика и похвалила автора проекта. Лена призналась, что  приклеенная  к верхнему ребру фигурка  из ее дома.

 Я  видела Мальчика:  собаки не были похожи.  Но  потом догадалась: «Это душа Собаки!» Лена одобрила мою мысль.  А утром попросила переписать для нее строчки, возникшие у меня ночью  на тахте Раневской:

Прилегла собака отдохнуть.

Слишком длинным оказался путь.

Стужа, зной иль дождик на дворе,

Всё лежит на мраморном ребре.

Заглядывая в глаза бездомных  собак, мы видим их души,  обреченные на печаль и одиночество. Но  дать собаке  косточку проще, чем приласкать.

Пристройкаtc "Пристройка"

Наш сосед Алексей Тимофеевич Поперечный, очень востребованный в округе столяр, плотник, каменщик, печник и трубочист, охотно брал Юрку в помощники. Лет с семи брат крутился возле него: просеивал песок, отбирал крупные камни для бетона, подавал кирпичи, учился чувствовать материал и уважать инструмент, пилить, строгать, шкурить, замешивать раствор, штукатурить.

Два года Юра учился в ПТУ на токаря, производственную практику проходил на московском заводе имени Лихачева  и с первой получки купил подарки всем. Бабушке привез платок, отцу – китайскую рубашку любимого батей  голубого цвета, маме подарил серый плащ (тоже китайский), мне – белые лодочки. Себе и Мише он  приобрел одинаковые рубашки с короткими рукавами и двумя большими накладными карманами. Синтетика только появилась, и мои братья в  пестрых рубахах навыпуск выглядели необычно.

Юра устроился  на  завод и  ходил   в вечернюю школу. Он  вечно тащил в дом какие-то железки и детали, что-то разбирал, собирал, паял. На всю Свердловку из распахнутого окна брат транслировал  популярные песни. Магнитола  «Днепр» и сделанный  им усилитель были ламповыми и весьма громоздкими. Батя окрестил  звуковую систему «дурулой», и при появлении  отца Юра  поспешно ее вырубал.

Три с половиной года брат служил в Советской Гавани  Хабаровского края в морской авиации, а вернувшись, поступил на  «почтовый ящик», где уже работали мы с Мишей. В сборочном цехе  он увидел девушку в белой косынке и  сразу влюбился.

Когда они с Катей решили пожениться, брат  разработал проект пристройки к нашей половине дома и приступил к его реализации  в качестве прораба и рабочего всех строительных специальностей. Мама, я, Катя и ее родители, а также  любимые наши соседи Михайленковы использовались на подсобных работах.

В день свадьбы брат завершил строительство временного жилья, состоящего из тамбура, кухни и комнаты. Главным достоинством пристройки  был отдельный вход. Семье брата  она прослужила  восемь лет, сюда из роддома принесли  первенца Сережу.

Юриного талантливого учителя Поперечного давно нет на свете. Пристройке уже тридцать три года. Она не пустует: у Алексея Тимофеевича  много  детей, внуков, правнуков.

Мамин гневtc "Мамин гнев"

Мама была общественницей по складу  характера. Кто-то из соседок частенько интересовался, дома ли она. Мама выслушивала  просительницу, уточняла, думала. А потом  давала совет или тут же составляла  либо жалобу, либо заявление.

С  этой бумагой шли по инстанциям – хлопотать. За редким исключением  успешно: мама мастерски  сочетала изложение обстоятельств, законные требования и жалобно-уважительный тон документа.

Один раз мама усмирила разбушевавшегося в автобусе пьяного. Он буйствовал на переднем сиденье, а мы с мамой сидели на заднем. Ее гневный голос: «Гражданин, прекратите безобразничать!» мгновенно утихомирил хулигана.

Однажды по радио передавали репортаж о митинге в   вагонном депо. «Американцы, вон из Вьетнама!» – требовала  мама. Мы слушали всей семьей. Отец заметил: «Здорово, Аня, ты их напугала!»

Американцы вскоре покинули Вьетнам, и лично я считаю, что произошло это не без маминого участия.

Магия цифрtc "Магия цифр"

Второе февраля 2002 года я присмотрела  давно и мечтала под каким-нибудь стихотворением поставить дату его написания: 02.02.2002. Редкое сочетание  цифр, их гармония. Одна перестановка, как сбой, не нарушающий  мелодии, а наоборот подчеркивающий ее. Высокомерные двойки и равнодушные нули, повстречавшись, создавали единство, которое притягивало  взгляд, будоражило  воображение. 

Стихи приходили во время Святок, весь  январь и в первый февральский день. А второго февраля я  прождала их напрасно. Не случилось.  Вдохновение – помощь Бога, который решил мне в данном случае не помогать. Наверное, наказал за самонадеянность: ишь,  распушила хвост, планов понастроила!

Адмиральская пуговицаtc "Адмиральская пуговица"

Юру призвали в морскую авиацию. Сначала  он был водителем, затем художественные наклонности выделили брата из матросской среды. С тех пор он обитал в каптерке, где писал плакаты, оформлял стенды и, поддерживая молодой оторванный от дома организм, жарил дымные блины, но при этом не употреблял спиртного, чем провоцировал старшину роты на  подозрительное уважение.

Автопортрет  маслом, изображающий старшего матроса Ипатова и поселившийся в моей квартире, брат создал на матросской портянке там же в Хабаровском крае, бедном кислородом, но  богатом рыбой и  экстремальными  ситуациями.

Главнокомандующий военно-морским флотом СССР, адмирал Совет-ского Союза Горшков,  приехавший в Юрину дивизию для вручения переходящего Красного знамени, перед торжественной церемонией пошел в удобства  и появиться на плацу уже не имел возможности – подвела обломившаяся дужка уникальной пуговицы с парадной шинели.

Брата немедленно вызвали к командиру: «Ипатов, припаяешь пуговицу – получишь отпуск!» Юра сообщил очевидное: «Она же не паяется!»  Но, как настоящий Кулибин, добавил в припой золы, поколдовал, поплевал  – и припаял! После чего отправился в отпуск, причем  до Москвы летел самолетом.

Форма Юре очень шла, и две недели он красавцем мёл клешами смоленские мостовые. А еще много о чём рассказывал, в том числе и о том, как ему, салаге,  в эшелоне дали бутылкой по мизинцу, повредив сухожилие. И теперь, отдавая честь, Юра раздражает начальство, пока оно не поймет, что кривой палец матроса не издевательство,  а факт биографии.

Конечно, мы с братом абсолютно не похожи, но, взглянув на мизинец правой руки, я обнаружила точно такую же кривизну,  ранее  не замеченную.  Нет сомнения в том,  когда она появилась.

Панамкаtc "Панамка"

Стригли нас холодной щекотной машинкой: волосы у всех троих  короткие. Одеты мы в мелкую ситцевую клетку. Нас с Юрой, как положено близнецам,  облачили в одну и ту же материю. Его короткие штанишки на животе пристегнуты к рубашке двумя белыми пуговицами,  две такие же наверняка и на спине. На Мише тоже подобие нынешних шортов, но клетка другая, а рубашка на кокетке и с отстроченными  эллипсоидными карманами.

Стоим мы справа и слева от старшего брата, одинаково широко расставив ноги. Одной рукой Юра упирается в  стул, вторую, как и я, прижимает к бедру. У меня букет бумажных цветов и самые испуганные глаза. Юра веселее всех, а Миша всех серьёзнее. Ему только что влетело от мамы.

Деревянная фотография у моста через Днепр была синяя и пугающая. Юра вдруг захотел в туалет, и мама, убежав с ним,  поручила  Мише присмотреть за мной. Семилетний брат заинтересовался портретами красавиц и красавцев, выставленными в окне, а я исчезла. Мама бросилась на поиски,  расспрашивая прохожих о девочке трех с небольшим лет. Кто-то видел, как я пересекла трамвайную линию и направилась  к базару.

Женщина, взяв меня на руки, пыталась хоть что-нибудь  разузнать. На вопрос, где работает  папа, я почему-то сообщила, что он продает газеты, и зарыдала при виде  усатого мужчины в киоске.

Панамку, слетевшую с моей головы и попавшую под  трамвай, мама обнаружила до того, как нашлась я, и ее предположения были ужасными. Кто обрадовался встрече больше, кто плакал громче, неважно.

Дыру мама зашила,  и некоторое время я носила панамку с дополнительными швами. Потом историческая панамка хранилась в бабушкином сундуке.  А  нашу первую и единственную детскую  фотографию втроем мама отправила в Днепропетровск, где отец учился в институте. Как фронтовик, имеющий среднее техническое образование, он за  три года стал  дипломированным инженером-механиком по вагонам и вагонному хозяйству.

Из Днепропетровска отец привез нам троим игрушку – заводного зеленого лягушонка. Лягушонок прыгал недолго:  мы сломали его, гоняя по комнате полотенцем.

Мороженоеtc "Мороженое"

Возле переезда мы толклись не  из-за рельсов, шпал, паровозов, поездов: их изучали совсем рядом с домом. Просто именно у переезда располагался человек в белом фартуке и с белыми нарукавниками –  мороженщик  Выпуская  белый дымок, он открывал железную флягу, нырял  в нее железной ложкой, заполнял  стаканчик белой массой, формировал высокую шапку. Стаканчик ставился на  железную тарелку весов, а гирьки на второй диктовали, добавлять ли мороженого еще или вернуть лишнее во флягу. Иногда мороженщику удавалось угадывать вес точь-в-точь.

Вафельные стаканчики были бледные, загорелые и почти коричневые, самые хрустящие. Шоколадное, сливочное, крем-брюле, с изюмом появилось потом. Наше первое мороженое не имело разновидностей. На три порции  денег никогда  не хватало, и мы с братьями передавали друг другу стаканчик – лизнуть. Вафля обгрызалась нами одинаково деликатно, а счастливчик доедал  донышко так продолжительно, как умел.

Однажды мороженщик сделал счастливыми всех троих. Он на рубль продал тридцать  вафельных стаканчиков без мороженого: вставил один в другой, образовав удивительную стопку. Я несла ее домой очень бережно.

Мама тоже любила мороженое, но я узнала об этом случайно и слишком  поздно, поэтому она  наслаждалась мороженым только шесть  лет  из шестидесяти шести.

Февраль–декабрь  2002 г.