"Книга про бойца" - Василий Теркин как самостоятельный персонаж А. Т. Твардовского

Вот как о возникновении нового персонажа, героя поэмы, пишет сам Александр Твардовский:
"Перед весной 1942 года я приехал в Москву и, заглянув в свои  тетрадки, вдруг решил оживить "Василия Теркина".  Сразу  было  написано  вступление  о воде,  еде,  шутке  и  правде.  Быстро  дописались   главы   "На   привале", "Переправа", "Теркин ранен", "О награде",  лежавшие  в  черновых  набросках. "Гармонь" осталась в  основном  в  том  же  виде,  как  была  в  свое  время напечатана. Совсем новой главой, написанной на основе впечатлений лета  1941 года на Юго-Западном фронте, была глава "Перед боем". Перемещение героя из обстановки финской кампании  в  обстановку  фронта Великой Отечественной войны сообщило ему совсем иное, чем  в  первоначальном замысле, значение. И это не  было  механическим  решением  задачи.  Мне  уже приходилось говорить в печати о том,  что  собственно  военные  впечатления, батальный фон войны 1941-1945 годов  для  меня  во  многом  были  предварены работой  на   фронте   в   Финляндии.   Но   дело   в   том,   что   глубина всенародно-исторического  бедствия  и  всенародно-исторического  подвига   в Отечественной войне с первого дня отличила ее от каких бы то  ни  было  иных войн и тем более военных кампаний. <...> Как бы в шутку над самим собой,  над  своим  замыслом  я  набросал строчки  о  том,  что  эта  "книга  про  бойца,  без  начала,  без   конца". Действительно, было "сроку мало начинать ее сначала": шла война, и я не имел права откладывать  то,  что  нужно  сказать  сегодня,  немедленно,  до  того времени, как будет изложено все по порядку, с самого начала. <...> Жанровое обозначение "Книги про бойца", на котором  я  остановился,  не было результатом стремления просто избежать обозначения "поэма", "повесть" и т. п. Это совпадало с решением писать не  поэму,  не  повесть  или  роман  в стихах, то есть не то,  что  имеет  свои  узаконенные  и  в  известной  мере обязательные сюжетные, композиционные и иные признаки. У  меня  не  выходили эти признаки, а нечто все-таки выходило, и это нечто я обозначил "Книгой про бойца". Имело значение в этом выборе то особое, знакомое мне с  детских  лет звучание слова "книга" в устах простого народа, которое как бы  предполагает существование книги в единственном  экземпляре.  Если  говорилось,  сбывало, среди крестьян, что, мол, есть  такая-то  книга,  а  в  ней  то-то  и  то-то написано, то здесь никак не имелось в виду,  что  может  быть  другая  точно такая же книга. Так или иначе, но  слово  "книга"  в  этом  народном  смысле звучит  по-особому  значительно,   как   предмет   серьезный,   достоверный, безусловный."